По прозвищу Святой. Книга первая - Алексей Анатольевич Евтушенко

через брод на Жереве, ниже Лугин по течению, а потом просёлочной выскочить… — рука шофёра снова потянулась к затылку. — Можно попробовать. Я там проезжал один раз. Сейчас август, дождей давно не было, Жерев обмелел. Должны проехать.

— А Липники эти, — спросил Максим. — Есть там немцы?

— Нет их там, — сказал Моисей Яковлевич, внимательно слушавший разговор. — Липники село небольшое, дворов двадцать, двадцать пять. Там и школы нет, в Лугины детей возят, я их учу, знаю. Ну… возили. И евреев там тоже нет.

— Хорошо, — сказал Максим. — Едем в Липники.

Максим переоделся в форму унтершарфюрера. Она оказалась чуть маловата, зато сидела на Максиме, как влитая. А вот сапоги пришлись в самый раз.

Удачно, подумал он. Ходить в жмущих сапогах — удовольствие ниже среднего. Вообще, пока всё складывается удачно. Дай Бог, чтобы и дальше так было. Свою одежду и сапоги, а также ТТ он сложил в вещмешок. Поправил ремень с немецким пистолетом. Повесил на грудь автомат.

— Аж страшно, — сказал Моисей Яковлевич. — Я же сразу сказал, вы не похожи на еврея, Миша.

Водители нацепили повязки полицаев. Оружие и патроны, рассовали под сиденьями автобуса, прикрыли мешками и узлами. Кажется, всё.

— Не всё, — шепнул голос в голове Максима. — Ты — унтершарфюрер, понятно, едешь в кабине грузовика. А в автобусе кто сопровождающим? Должен быть полицай с повязкой и оружием в автобусе. Иначе подозрительно.

— Верно, — сказал Максим негромко.

— Что вы сказали? — спросил Моисей Яковлевич. Учитель истории словно помолодел и даже, казалось, сбросил несколько лишних килограмм. Плечи развёрнуты, взгляд орлиный.

— Не обращайте внимания, — сказал Максим. — Иногда я разговариваю сам с собой. Есть у меня такая дурацкая привычка.

Склонив голову на бок, он оглядел всех троих евреев-мужчин. Тот, что в очках (он уже знал, что его зовут Изя, и он сапожник) не подходит. Нет в нём нужной харизмы. Тот, что помоложе, Лев, Лёва (завскладом потребкооператива), мог бы, наверное, если б не внешность. Как говорится, уж такой еврей — всем евреям еврей. Печать негде ставить. Один взгляд карих глаз, в котором светится вся тысячелетняя печаль еврейского народа, говорит сам за себе. Ещё и картавит характерно.

А вот Моисей Яковлевич…

Глаза — голубые. Крупный нос? Так у щекастого полицая, который лежит сейчас мёртвой тушкой рядом с такими же, как он, предателями свое страны и народа, нос не меньше.

Хм.

— Моисей Яковлевич? — обратился он к учителю. — Придётся вам временно сыграть местного полицая. Другой кандидатуры я не вижу. Сможете?

— Если надо для дела, смогу, — ответил тот. — Вы не поверите, но в молодости я блистал на сцене любительского еврейского театра в самом Киеве, — он мечтательно закатил глаза. — Ах, какое время! Мне было двадцать лет и…

— Потом, Моисей Яковлевич, хорошо? Времени у нас мало.

Трупы полицаев сбросили в овраг, забросали землёй (лопаты оказались в кузове грузовика).

Евреи с Моисеем Яковлевичем в роли полицая сели в автобус. Максим в форме унтершарфюрера СС — в кабину грузовика. Водители поменялись местами. Петро, который знал дорогу, сел за руль полуторки, а Василий — автобуса.

Тронулись.

Первой — полуторка, за ней автобус.

Вернулись назад по колее, миновали лес, проехали по грунтовке и свернули направо, на север.

Максим сверился с картой местности, которая имелась у КИРа, и теперь был спокоен. Они, действительно, ехали так, как сказал Петро.

Впереди показалась пойма Жерева с берегами, поросшими ивняком.

Сначала полуторка, а за ней и автобус, сбавив скорость до пешеходных пяти километров в час, перебрались по броду на другой берег и вскоре выехали на мощёную дорогу, ведущую в Липники.

Лугины остались левее. А правее, в сотне с лишним метров по дороге, виднелся полосатый шлагбаум и будка.

Немецкий солдат с карабином за плечами, расставив ноги, стоял прямо на дороге, перед шлагбаумом и смотрел в их сторону. Второй сидел в будке.

— Вот же курва, — выругался Петро. — Ещё три дня назад здесь было всё чисто. Что делать будем?

— Вперёд, — скомандовал Максим. — Вперёд, Петя. Перед шлагбаумом затормози.

[1] Все в автобус. Быстро, быстро! (укр.)

[2] Поехали! (укр.)

[3] Сейчас доедем и начнём собирать (укр.)

[4] Вещи оставьте. Они вам не потребуются (укр.)

[5] Пожалуйста, не стреляйте (нем.)

Глава десятая

Машина остановилась перед шлагбаумом.

Подошёл солдат. Увидев форму Максима, вскинул правую руку в нацистском приветствии:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — с ленцой ответил Максим. — Открывай.

— Куда направляетесь, герр унтершарфюрер?

— В Липники.

— Кто в автобусе?

— Евреи.

— Ага, — глубокомысленно произнёс солдат. — Так железная дорога, вроде, в другой стороне?

— Ты думаешь, я их в Берлин собираюсь отправлять? В подарок господину рейхсфюреру? [1] — ухмыльнулся Максим. — Мысль интересная, доложу начальству.

— Простите, герр унтершарфюрер.

— Рейхсфюрер простит.

— Я загляну в автобус?

— Делай, что должен. Только быстрее, я тороплюсь.

Солдат подошёл к автобусу, открыл дверь, поднялся на ступеньку, оглядел салон. Спрыгнул, захлопнул дверь, махнул второму, в будке.

Шлагбаум открылся.

— Вперёд, — сказал Максим по-немецки и махнул рукой.

В сами Липники въезжать не стали. Свернули на грунтовку, которая шла через неширокие поля, огибая село справа.

— Ты знаешь, куда мы едем? — спросил Максим, когда полуторка снова нырнула в лес и двинулась вперёд, переваливаясь на ухабах. Автобус не отставал.

— Через пару километров будет пасека, — сообщил Петро. — Пасечник, Аким, мой вуй.

— Вуй? — переспросил Максим.

— Старший брат матери, — подсказал КИР. — Дядька.

— Ага, — подтвердил шофёр. — Сын моего двоюродного деда. Ему шестьдесят два, но крепкий.

— Он нам нужен?

— Он может знать, где партизаны. Я даже уверен, что знает точно.

— Почему?

— Как сказать… — шофёр замялся. — Он всё знает. И обо всех.

— Так уж и всё, — усомнился Максим.

— Всё, — твёрдо сказал Петро. — Всё, что ему нужно.

— И откуда знает? Пойми, я не просто так спрашиваю. Мне нужно знать, можно ему доверять или нет.

— Ну… люди доверяют. Побаиваются его, правда, но доверяют.

— Почему побаиваются?

— Его колдуном считают, — помолчав, сообщил Петро. — Он животных лечит, людей. Травами, мёдом, заговорами. У нас