Чужак из ниоткуда 3 - Алексей Анатольевич Евтушенко

Бусы, серьги, кольца посвёркивали настоящими и фальшивыми камнями в электрическом свете.

Завитые волосы. Сложные причёски. Подведённые глаза. Помада на губах. Духи, духи, духи.

Мужчин в традиционных костюмах было мало — те, кто не смог или не захотел прийти в джинсах, облачились в расклешённые брюки всех расцветок и такие же спортивные пиджаки и блейзеры.

Яркие галстуки и шейные платки. Сигареты с фильтром и трубки. Коньяк и шампанское из буфета.

На наши с Таней смелые и демократичные кроссовки бросали откровенно завистливые взгляды — понимали, что это последний писк моды, но сами то ли не решились надеть, то ли не смогли достать хорошие.

Не меньший интерес, в особенности женской «джинсовой» половины, вызвала Танина сумка из разноцветных кусочков кожи и «хипповской» длинной бахромой по краям.

— Классный сумарь, — оценил я, как только её увидел и показал большой палец. — Сама сшила?

— Ага, — ответила довольная Таня. — У нас машинка, «Зингер», от бабушки осталась — любую кожу берёт. Шить тоже бабушка научила.

— Кайф, здорово получилось. Что будешь пить-есть? Здесь неплохой буфет. Чай-кофе-сок-бутерброды?

— Ничего, спасибо. Хочу походить, посмотреть.

— Ну, походи. А я, пожалуй, съем бутерброд с кофе.

Однако, до буфета я не добрался. Только встал в очередь, как услышал за столиком неподалёку разговор.

За ополовиненными рюмками коньяка и двумя тарелками (одна с нарезанным лимоном, другая с тонкими ломтиками сыра) разговаривали двое мужчин.

Один постарше — лет сорока восьми, лысоватый, в очках, желтоватых брюках-клёш, светло-коричневом спортивном пиджаке и с шейным платком под распахнутым воротом жёлтой же рубашки. Второй молодой, до тридцати, в джинсах, светлой рубашке и тёмно-синем пуловере. Я услышал фамилию Высоцкого и прислушался.

— Не может играть, — негромко говорил жёлто-коричневый. — Пьяный. Хоть спектакль отменяй.

— Ты-то откуда знаешь?

— Случайно услышал. В туалете. Я в кабинке был, зашли Смехов и Лёня Филатов — отлить, узнал их по голосам. Говорили тихо, но я расслышал. Говорят, никогда такого раньше не было.

— Да ладно, все знают, что Высоцкий выпивает, и крепко.

— Это — да. Бывало даже заменяли его. Но в «Гамлете» — нет. Он всегда выходит, в любом состоянии. Но тут… Не знаю, время есть ещё, может, приведут в чувство как-то.

— Пятнадцать минут до первого звонка, — сказал молодой, посмотрев на часы.

— Я и говорю, есть время. Ну, давай выпьем.

— Выпьем за то, чтобы Гамлет протрезвел, — сказал молодой. — Смешно.

Они чокнулись, выпили.

Я покинул очередь, нашёл Таню. Моя юная спутница, держась преувеличенно прямо (плечи отведены назад, подбородок вздёрнут), рассматривала фото актёров, развешенные по стенам):

— Отлучусь на пятнадцать минут, — сообщил. — Возникло срочное дело. Если до звонка не вернусь, занимай наши места и жди меня.

— Что-то случилось? — спросила она обеспокоенно.

— Всё в полном порядке, не волнуйся. Просто нужно кое с кем поговорить. К началу спектакля буду.

Дежурной, сидевшей на страже у входа в административную часть театра и защищавшей эту крепость от осады восторженных зрителей и — особенно! — зрительниц, желавших во что бы то ни стало засвидетельствовать свой восторг любимому актёру или актрисе, я показал удостоверение ЦК КПСС и, наклонившись, полушёпотом осведомился:

— Высоцкий где? Меня специально вызвали по телефону.

— А ты… вы…мальчик, разве доктор?

— Читайте, что написано, — я показал. — Консультант. В том числе и по этим деликатным вопросам. Кому надо, тот знает. Потому и позвонили.

— Понятно, — тоже полушёпотом ответила дежурная, в глазах которой засветилось понимание и причастность к высоким государственным секретам. — В костюмерной он. Нашатырём и кофе пытаются отпоить. Но…

— Где у нас костюмерная?

— Прямо по коридору и направо до конца. Там увидите.

В костюмерной, куда я вошёл не постучавшись, толпилось несколько человек.

Я узнал взъерошенного и сердитого Любимова, облачённого в серый, свободно кроя костюм и рубашку без галстука. Аллу Демидову, Вениамина Смехова, ещё два-три лица показались мне знакомыми.

Высоцкий, в джинсах и джинсовой же рубашке с мокрой грудью сидел на продавленном диване и отталкивал стакан с какой-то прозрачной жидкостью, который ему протягивал Валерий Золотухин:

— Пей, Володя, говорю — помогает! На себе испытано.

— Не буду я пить эту гадость, — услышал я знакомый хрипловатый голос. — Убери, Валера. Кофе дайте мне кто-нибудь, и покрепче. Всё нормально будет, я в порядке, — он попытался встать и снова плюхнулся на диван. — Вот чёрт… Кофе есть?

— Кофе не поможет, — сказал я с порога. — И нашатырь тоже. Разрешите мне?

— Кто вы такой, молодой человек? — раскатисто осведомился Любимов. — Кто вас сюда пустил?

— Консультант ЦК КПСС по деликатным вопросам Сергей Ермолов, — представился я, протягивая Любимову удостоверение. — Не волнуйтесь, Юрий Петрович. — Я случайно услышал, что у вас проблема и решил помочь.

— Нечему здесь помогать, — сказал Любимов, мельком глянув на удостоверение. — Я отменяю спектакль.

— Десять минут, — сказал я, твёрдо глядя ему в глаза. — Дайте мне десять минут и оставьте нас с Владимиром Семёновичем вдвоём, а потом отменяйте или не отменяйте — ваше право. Но уверен, что спектакль состоится. Зря я, что ли, билеты доставал? Смею вас заверить, это было непросто даже с моими связями.

— Хм, — Любимов несколько секунд неотрывно смотрел мне в глаза. — Хорошо. Десять минут. И вот ещё что… Алла, — обратился он к Демидовой, — останься с ними. Будешь моими глазами и ушами.

Демидова кивнула.

— Хорошо, Юрий Петрович.

— Верное решение, Юрий Петрович, — сказал я.

Высоцкий всё это время сидел на диване с локтями на коленях, стараясь сфокусировать на мне взгляд. Получалось не очень.

Все вышли, мы остались втроём.

— Что