Фактор роста - Евгений Викторович Сурмин

блицев и даже камера, будто бы, застрекотала ещё быстрее, стараясь поскорее запечатлеть приятную округлость, прикрытую лишь полупрозрачным кружевным бюстгальтером.

Дальше девичьи визги приобрели совсем нечеловеческую тональность, а сами девушки, вцепившись друг дружке в волосы покатились по полу демонстрируя четыре премиленьких стройных ножки.

— Кого ждём⁈ Растаскивайте! Уже сорок секунд кувыркаются, — прикрикнул на помощников ведущий.

Минут через пять девушки немного успокоились и воспользовавшись многочисленными булавками, даже смогли привести одежду в относительный порядок.

— Наши радиослушатели и телезрители думаю не поймут, если мы закончим эту передачу на такой волне. Мисс Бабетта, мисс Дюпэн давайте покажем нашей аудитории, что мы несмотря ни на что всё-таки одна команда, и делаем всё только на благо Америки.

— Ради Америки, ради наших парней я готова месяц питаться только гамбургерами и целовать всех морпехов, которые попадутся на моём пути, — сверкая глазами заявила Жанна-Мария, борясь с желанием показать Бабетте язык.

— Ах, так! Да ради Америки я готова поцеловаться с этим твоим громилой. Как там его? «Чёрный бомбовоз»? — казалось ещё чуть-чуть и булавки не сдержат рвущееся наружу праведное возмущение дочери Орегона.

— Джо Луис не громила, а великий боксёр! — мисс Дюпэн вскочила со своего места уперев руки в бока, — да я поцелую даже тебя!

— Меня! Да я!.., — девушка задохнулась от возмущения, — я поцелую тебя по-французски!

— Ах ты, коварная бестия! Техас не сдаётся! Я буду целовать тебя пока ты не запросишь пощады!

— Кто⁈ Я⁈ Никогда!

Как будто собираюсь драться, девушки бросились навстречу друг другу, острые ногти вцепились в податливую ткань платья, карминовыми волнами ударились губы, порождая слитный стон мужской части аудитории. Сбитая неловким движением одного из фотографов, звонко ударилась о паркет деталь осветительной лампы, порождая, метнувшееся к стенам, короткое эхо. Казалось, пространство студии заполнила, физически ощущаемая, животная чувственность, а время остановилось. Присутствующие задержали дыхание, боясь нарушить хрупкую прелесть момента…

— Стоп! Не верю! Не верю! Кармелитки из церкви Богоматери[20] лучше целуются. Перерыв!

— Ивэн! Сколько можно! Третий раз за сегодня. У меня уже губы опухли!

— Столько, сколько нужно! Ты зачем ей в правый рукав вцепилась. Сколько раз можно повторять. В левый, в левый! Левый держится на двух нитках, его и рви. Так, девочки собрались, у нас осталось менее суток. Десять минут, попили водички, поменяли реквизит, дали поработать гримёрам и покажите мне наконец то настоящую страсть. Завтра у нас самый важный день, отработали и со спокойной совестью поехали отдыхать в Калифорнию. Море, съемки, шампанское. Или я вас продам в рабство берберским пиратам.

— Ивэн! Чтоб ты провалился!

— Точно, Бет! Пошёл ты к чёрту!

— Будь моя воля, я бы порезала тебя на тысячу кусочков!

— А потом, Ивэн, мы скормили бы тебя крокодилам.

— Да! Крокодилам!

— Кстати, Бэт. Хочешь, познакомлю тебя с одним миллионером.

— Что за миллионер?

— Какой-то Джон Кеннеди. Молодой и не урод. Уверена, вы будете отлично смотреться вместе.

Глава 7

Личинка хищника

Начало мая 1941 г. Мурманская область. Аэродром города Полярный.

Ведущий лётчик-испытатель ОКБ-3 капитан Константин Ильич Дьяконов сидел в кабине своей «Стрекозы» и с сожалением размышлял о бренности бытия. В данном конкретном случае под бренностью понималась необходимость в самом скором времени покинуть быстро остывающую кабину и почти километр топать до тепла и еды. Конечно, совсем рядом стояла хибара, гордо именуемая вертолётный ангар, только вот температура там мало отличалась от температуры окружающей среды. А температура воздуха в Полярном, между прочим, в мае примерно 4 градуса по Цельсию, вода, кстати, ненамного холоднее 2–3 градуса, а что вы хотите, город находится на 69-м градусе северной широты. Для топлива, аккумуляторов и прочих редукторов это может и хорошо, а вот для теплокровного организма капитана Дьяконова не очень.

Но бытие оно такое, как палка, о двух концах. Если есть что-то плохое, то обязательно будет и хорошее. Вот взять, например, командировку в Полярный. Так ведь в мае приехали, а могли, скажем, в феврале. Полёт вот совсем простенький, прилетел в заданный квадрат, обнаружил подводную лодку в надводном положение, скинул на неё пакет с краской. А всё почему? Никак флотские не могут поверить, что с вертолёта можно, приноровившись, гранату в верхний рубочный люк закинуть. Знают, видели. Но поверить не могут.

В общем задание для курсанта первогодка, если бы не одно но. Его «Стрекоза», по сути, первый рабочий прототип аппарата вертикального взлёта. И вероятность не штатной ситуации, скажем так, несколько больше, чем даже при испытании новых моделей истребителей. Хоть и перебирают машину почти по винтикам каждые два дня, а над морем без сопровождения гидросамолёта и эсминца летать не моги. Этим условием и объясняется необходимость вскорости покинуть пока ещё тёплую кабину. К полудню ветер посвежел и волнение в Кольском заливе увеличилось до 3–4 баллов. Вроде бы мелочь, но «гидрик» уже на такую волну не сядет, а значит нужно менять полётное задание. Хотя если здраво рассудить, все окрестности Кольского залива, это безлюдная вечная мерзлота, озера да болота, садится аварийно в этой местности ненамного безопасней чем на воду.

По-хорошему, надо бы с годочек поиспытывать вертолёты или в Подмосковье рядом с институтом, или в Казани при заводе[21]. И тепло, и материальная база под рукой. Но с этими геликоптерами с самого начала всё было очень странно. Уж капитан Дьяконов знает, он начал работать с профессором Юрьевым ещё с начала 30-х годов. Был рядом, когда Черёмухин поднял «ЦАГИ-1ЭА» более чем на полукилометровую высоту[22].

Вообще, лётчик-испытатель — это тот человек, который видит и знает всю конструкторскую кухню изнутри. Можно сказать, нет у самолёта, в данном случае у вертолёта, человека ближе, чем лётчик-испытатель. Когда всё это началось? Пожалуй, в начале 1940 года, вскоре после завершения Зимней войны. Пришёл тогда к ним в ОКБ странный человек. Сильно хромающий на одну ногу, с тростью и коричневым кожаным чемоданчиком. По выправке военный, но в цивильном мешковатом костюме и легкомысленной светлой шляпе. Первый раз Дьяконов только мельком его увидел, что, впрочем, не помешало сразу понять, перед ним человек серьёзный. Без сомнения, командир, раненный на только что отгремевшей войне.

После разговора с этим «раненым» Борис Николаевич и Иван Павлович вышли из лаборатории, мягко говоря, со странным выражением лица. Как будто каждый узнал о крупном выигрыше по облигациям внутреннего займа и одновременно неизбежном приезде любимой тёщи ближайшим поездом.

— Веришь?

— Хотелось бы.

— А если нет?

— У нас есть выбор?

— Сжечь!

— Толку? Ты разве забудешь?

— М-да. Значит будем работать.

Теперь по