Физрук: на своей волне - Валерий Александрович Гуров

class="p1">Затем вернулся к тому, что ещё недавно кидался на меня с ножом. Пассажир сидел на асфальте, держась за бок и вытаращив на меня глаза. Я присел рядом, ухмыльнулся и вонзил клинок в землю — аккурат между его ног, в сантиметре от паха.

— Слышь, фраерки, — процедил я. — Вы, похоже, попутали? Волю почувствовали?

Я глянул на них, как на двух нашкодивших школяров.

— Слушайте сюда, — начал я по-фене, чтобы им понятнее было. — За вами косяк. Большой.

Они мотнули головами, глаза бегали.

— Кто у вас старший?

Пассажир пробормотал что-то невнятное.

— Хотите жить по «мастям»? — продолжал я. — Так по масти с людьми по-воровски значит по-людски.

— Брат, извини. Мы не знали, — замямлил водила.

Я повернулся к своему Матизу, зажевал губу. Потом скрестил руки на груди и глянул на них исподлобья. От «блатоты» не осталось и следа. Передо мной была пара перепуганных шавок, которым жизнь в моём лице впервые показала зеркало.

— Короче, бабки теперь вы мне должны, — отрезал я.

Водила дёрнул молнию на куртке, полез во внутренний карман и достал толстый, раздутый кошелёк. Руки у него ходуном ходили, а пальцы так дрожали, что едва могли ухватить купюры. Он вытащил пресс пятитысячных и, стараясь не встречаться со мной глазами, протянул вперёд:

— Возьми, брат, виноваты, брат…

Я приподнял бровь, ткнул пальцем в свой Матиз.

— Сколько ремонт будет стоить?

— Полтинник точно, — проблеял водила.

Я взял пачку купюр и отсчитал пятьдесят тысяч. Потом отсчитал столько же сверху. Лишнее сунул обратно в кошелёк и бросил на капот их «Мерса».

Встал, выпрямился, отряхнул штаны.

— Полтинник на ремонт. И ещё полтинник, чтобы в следующий раз подумали, прежде чем с людьми так себя вести. Вопросы есть?

— Н-нет… нет, всё правильно… — закивали оба, жадно глотая воздух, как рыбы, выброшенные на берег.

— Давайте, взяли ноги в руки и сдрыснули, на первый раз обойдёмся внушением. А второго раза не будет, — пояснил я. — Врубились, чё к чему?

— Врубились…

Я направился к своему Матизу. Сел, завёл двигатель и вывернул руль. Бросил напоследок взгляд в зеркало — «Мерс» стоял на спущенных колёсах, а два «блатных» держались за головы, явно наделав в штаны.

Вот откуда только такие берутся?

Я тронулся, по указанию навигатора поворот во двор был через пару сотен метров. Водители, которые наблюдали за всем этим сыр-бором, дружно посигналили, будто говоря мне спасибо. Да не за что, на самом деле каждый ответственен за то, чтобы в стране порядок был.

Другой вопрос, если бы что-то пошло не так — эти мужики вылезли бы из своих машин и впряглись бы? Или так бы остались сидеть и снимать происходящее на телефон?

Я въехал во двор, весь погружённый в свои мысли. Адресом оказалась кирпичная высотка, какие активно строили ещё в моё время. Так называемая «свечка» в четырнадцать этажей. Добротная, многоквартирная. Я, честно говоря, ожидал худших вариантов.

А вообще, конечно, непривычно было смотреть на дом и понимать, что это уже старый фонд так называемой вторички. Только, блин, строили на моих глазах…

Здесь меня поджидала новая проблема — отсутствие парковочных мест. Я поймал себя на мысли, что тут парковка хуже, чем на базаре в час пик. Машины стояли везде, где только можно и где они стоять в принципе были не должны: на тротуарах, на газонах, чуть ли не друг у друга на крышах. Даже моему Матизу, этой мелкой консервной банке, никак не удавалось втиснуться хоть куда-нибудь. Естественно, без риска оставить краску на чужом бампере.

Я покружил, попытался сунуться между «Фокусом» и «Солярисом» — но щель была такая, что разве что велосипед бы пролез. Я чертыхнулся и поехал дальше.

Но если долго мучиться, что-нибудь получится — я увидел одно-единственное свободное место. Красота! Думал парковаться, но заметил посередине пятилитровую пластиковую бутыль с остатками какой-то мутной жижи внутри.

Я остановился, выбрался из Матиза. Наверное, кто-то место застолбил? Я подождал минуту, две, полагая, что водила подъедет. Но никто не подъезжал. Только во двор заехала ещё одна тачка, тоже начав тыкаться и мыкаться, ища свободное место.

Вообще беда, конечно: в советское время никто не планировал, что у граждан будет транспорт в таком количестве. И как следствие планировщики не предусмотрели парковочные места перед домами. Проблема. Похоже, что никто особо не собирался её решать. С другой стороны, а как решать? Тут уже кому как повезёт — если двор просторный, то припарковаться легче. Если рядом идёт дорога, то можно встать на её обочине. Вот только в моём случае ни того, ни другого нет.

Поняв, что никто парковаться здесь не будет, я ухватил бутыль и отволок её к мусорке. Вообще в таких делах самый правильный принцип — жопа встала, место потеряла.

Я запарковал Матиз, смотревшийся немного жутковато с поломанным левым зеркалом и разбитыми передними фарами. По-хорошему аппарат надо подделать и двигать, купить себе взамен что-то более серьёзное. Понятно, что на бабки, которые выручишь с продажи корыта, ничего не купишь, но нужно будет присмотреться, какие тут цены.

В этот момент мимо проезжал товарищ на белом седане — китайце, который тоже искал себе место для парковки.

— Володька, Али же ругаться будет? — бросил он, смотря на мой припаркованный Матиз.

— Ты о чём, братское сердце? — я вскинул бровь.

— Да это Али место… — ответил он и поехал дальше.

Я ещё раз взглянул на свою тачку. Ну, значит, обломится Али: кто первый встал, того и тапки.

От мыслей отвлёк скрип. Я обернулся и увидел бабулю, катившую за собой тележку, гружённую, как карабахский ишак.

— Внучок, ругаться… Ты молодец, что не боишься, — пробормотала она.

Я хмыкнул, пожал плечами.

— Кто успел, тот и сел.

Бабка покачала головой, пошла дальше, бурча что-то про «наворотили тут, а теперь сами разбирайтесь».

Я закрыл Матиз на сигналку, по привычке проверил — закрылась ли дверь, и потопал к подъезду. Туда же пошла и бабулька с тележкой.

В подъезд вела массивная металлическая дверь, закрытая на кодовый замок. Запертые подъезды — ещё одно наследие девяностых годов. Если до этого в Союзе никому не приходило в голову запирать подъезд, разве только зимой, чтобы холод внутрь не пускать, то начиная с девяностых люди хоть как-то хотели защититься от внешних невзгод по типу «мой дом — моя крепость». Тогда же в