Мастер спорта в догонялки - Анатолий Бурак

на который уже забиралась следующая пара боксёров. И, в сопровождении так и не проронившего ни слова Олега Авдеевича, направился в раздевалку.

Но, благополучно дойти и немного, нет не «передохнуть», так как нисколечко не устал, а просто развеяться, мне не дали. Вернее, не дала.

Возбуждённая и очень радостная Юля Подгорная возникла, словно из ниоткуда и, повиснув у меня на шее, чмокнула в щёку.

Вернее, была попытка поцеловать в губы. Но я, вовремя повернув голову, пресёк эти «женские инсинуации». Выкрутившись и превратив эту «эмоциональную прелюдию к чему-то большему» в обычный, если можно так выразиться, «братско-сестринский» чмок.

Ибо, как уже говорил — ну его на фиг! Женщины — вообще дело непредсказуемое. А уж внучки сидящих на самой вершине политического Олимпа небожителей — так вдесятерне.

— Бука. — Скорчив недовольную моську но, не показывая, что мои осторожные уловки ей не понравились, прошептала Юля. И, игриво погрозив тонким изящным пальчиком, который венчал не менее изысканный наманикюренный ноготок, тихонько возвестила. — Должен будешь!

Но, так как о безобразном спектакле, устроенном с подачи неуважаемого директора городской филармонии Самуила Исааковича с очень много говорящей осведомлённым людям фамилией Кацнельсон, а так же о решительном и, главное очень своевременном Юлином, переломившей ситуацию «в мою пользу», участии в тот момент ничего не знал то непроизвольно скорчил недоумённую рожицу и слегка поморщился.

Вслух, конечно же, возражать не стал. И не потому, что такой умный (хотя, в мои-то, значащиеся в документах двадцать два года пора бы), а по причине многолюдности и множества окружающих нас любопытных и, главное, чужих ушей. Ну и, жадных до «горячих фактов» украдкой пялящихся и очень настырных глаз.

В общем, благодаря обстоятельствам и, безусловно, помощи бестолковому мне Создателя, сделать очередную глупость и вляпаться в девичьи обидки у меня не получилось.

— Само-собой. — Осторожно отцепляя от себя немножко перевозбудившуюся красотку и ставя её на пол, пообещал я. И, памятуя, что кашу маслом не испортишь, а приятных слов, сказанных женщине не бывает много, на всякий случай поблагодарил. — Спасибо.

— То-то же! — Победно оставила за собой последнее слово Юля. И, так как мы уже вплотную приблизились к раздевалке, предназначенной, ввиду исключительной и весьма специфической особенности, выбранного мной в прошлой, хорошо забытой но успешно влияющей на моё теперешнее существование жизни, спорта, вынуждена была остановиться. — Ладно, потом поговорим. — Многозначительно пообещала она. И, загадочно сверкнув своими сияющими глазищами, удалилась. Покачивая умопомрачительными бёдрами и вводя в состояние перманентного ступора всех, без исключения, особой мужского пола, имевших счастье наблюдать «чествование победителя» и короткий и такой непонятный для меня диалог.

— Кхм-м-м, хороша-а! — Крякнув, прокомментировал и, тем самым выразил своё и, как понимаю, всех остальных мнение тоже, Олег Авдеевич. — И, не знаю уж зачем, поинтересовался. — Твоя?

На что я благоразумно промолчал. И, пожав плечами, на всякий случай отрицательно покачал головой.

Пусть, (исключительно в собственных глазах, но всё-таки!), я и обалдуй обалдуем. Да и прожил после потери памяти совсем не много. Но делать такие заявления публично, всё-же поостерёгся. Да и, к тому же, это было бы полным враньём и очень большой неправдой.

Бесспорно, будь я чуточку порешительней, а влияние недоёба, именуемое медицинским термином «спермотоксикоз» малость сильнее, то обязательно сделал бы попытку затащить Юлю в постель. И, что-то мне подсказывает, что, с очень большой долей вероятности, она могла увенчаться успехом.

Хотя, возможно, что это не факт. Девушки, да и вообще все женщины, в любом возрасте, очень охочи до того чего нет. Ну, или нельзя и не удаётся получить быстро и сразу. Как дети малые, или неразумные и резвящиеся и радующиеся жизни котята.

Так что, дай я самый минимальный намёк на то, что готов «пасть к её ногам» и, скорей всего, столичная штучка быстро бы потеряла ко мне интерес.

Просто получив доказательства собственной неотразимости и записав в — вот почему-то я в этом абсолютно уверен! — имеющийся у каждой красотки список, безоговорочно одержанных побед.

Тут мы вошли в довольно просторно помещение, с множеством лавок и усеянными немудрящими вешалками стенами. Тренер попросил увязавшихся следом за нами ребят подождать снаружи и, плотно прикрыв двери, обернулся ко мне.

— Ты зачем дурака валял, Коля? — Глядя мне прямо в глаза, требовательно спросил он.

— Не зная, что ответить этому заслуженному и, главное, практически всю свою жизнь посвятившему воспитанию малолетних гавриков, человеку, я кивнул на скамейки. И, желая потянуть время, предложил. — Может, присядем? А то ведь, сами знаете, Олег Авдеевич. В ногах правды нет.

Увлечённый своими мыслями и, как понимаю, пролонгацией намеченного на меня наезда, Травников недоумённо оглянулся. И, поняв, что находится не в рабочем кабинете, а в чуть более спартанских условиях, стушевался.

— А, да… — Немного смущённо пробормотал он. — Ты отдохни, конечно. И, не удержавшись, всё-таки добавил чуточку морализаторства в своё разрешение. — Хотя, как мне кажется, после твоих кривляний, на тебе ещё парочку футбольных полей вспахать можно!

Глава 11

Размышляя на отвлечённые темы, а именно о том, что такие вот, «душеспасительные» беседы всё-таки лучше проводить в более соответствующей обстановке, я устроился на стоящей у стены лавке и, облокотившись на оштукатуренную и выкрашенную салатовой масляной краской поверхность, преданно и, на всякий случай, немножечко виновато, вылупил зеньки на Травникова.

— Понимаете, тренер… — Неопределённо и, даже слегка растерянно, промычал я. — Я, если честно, и сам не знаю…

И, по большому счёту, как ни крути, был прав. Только не в частностях, которые выпытывал у меня обеспокоенный Олег Авдеевич и касающихся непосредственно сегодняшнего боя, а так сказать, «вообще».

Но, не рассказывать же мне о своих, возникших прямо на ринге сомнениях. И несерьёзном отношении к тому, на что по сути, потрачена вся его жизнь. Философствующий боксёр, размышляющий в перерывах между ударами о бренности бытия — это, я вам доложу, нонсенс.

Ибо человек, одевший перчатки (которые на самом деле «варежки») и вышедший на канвас для того, чтобы показать свою молодецкую удаль собравшейся публике, должен быть твёрдым, как гранит. И несгибаемым, как выкованный из прочного железа и закалённый в горниле пламени, гвоздь.

(Не знаю, правда, подвергают ли такой вот термической обработке эти, безо всякого сомнения, очень нужные в хозяйстве скобяные изделия но, сравнение вроде бы, не плохое. Так что, «пусть будет».)

Я же, заяви о своих нерешительных меньжеваниях, буду выглядеть полным идиотом. Который,