Физрук: на своей волне 4 - Валерий Александрович Гуров

Я смотрел на этот «труп» и почти сразу боковым зрением заметил, что рядом с вахтёром стоит открытая упаковка томатного сока. На полу блестела красная лужа, в которой отражался свет.

И следом пришло осознание — это не кровь, а сок. Просто кто-то разлил чёртов томатный сок, а я поначалу принял его за кровь трудовика.

— Владимир Петрович, вы… вы дурак, — послышался сбоку голос завуча.

Софа поднялась на ноги и теперь стояла неподалёку, задыхаясь от возмущения.

— Зачем вы нам всё опять испортили? — сказала завуч дрогнувшим голосом.

В её глазах сразу выступили слёзы, а на лице застыло выражение какого-то разочарования. Как будто у человека была мечта, и я только что лично объяснил ему, что достичь её невозможно.

Остальные бабы тоже загомонили.

— Надо же было всё так испортить, какой кошмар, — доносилось со всех сторон. — Ну это в стиле Владимира Петровича…

Гул нарастал, каждая добавляла что-то своё — вздохи, упрёки, негодование. Вахтёр стоял у стены, белый как мел, глаза бегали, но он молчал. Явно прокручивал в голове, как теперь выкручиваться.

Я молчал тоже. В голове вертелось одно и то же: как вообще поступать дальше? Что делать с этим балаганом? Первый раз в жизни я оказался в подобной ситуации… Вроде ничего не случилось, а ощущение, будто на ровном месте развалился целый театр, и я невольно оказался в центре сцены.

Что касается Сони, она стиснула кулаки так, что побелели пальцы. Потом обиженно развернулась и, не сказав ни слова, почти бегом вылетела из спортзала.

Её пытались остановить другие женщины — окликнули, даже попытались схватить за локоть, но София не дала себя удержать. Похоже, у неё начиналась настоящая истерика.

Странно.

Я-то всегда думал, что Соня у нас железная леди — из тех, у кого всё под контролем и даже эмоции разложены по полочкам. А тут словно прорвало плотину.

Останавливать её я не стал. Для начала самому хотелось понять, что вообще тут происходит. Всё это выглядело дико, да. Но и одновременно слишком продуманно, будто у происходящего был какой-то сценарий, о котором я ничего не знал.

Я всё понимаю, но какого чёрта, по сути, здесь творится?

Осознание подкрадывалось медленно, шаг за шагом: похоже, я влез в какое-то театрализованное представление. Ну и, как назло, именно своим появлением всё здесь испортил.

— Владимир Петрович, я вам всё объясню прямо сейчас, — зашипел, как гадюка, вахтёр, вырастая у меня перед носом.

Параллельно он бросал в зал понятные каждому жесты. Ладонью, не смотря, как будто подталкивал присутствующих к выходу. Ему явно нужно было остаться со мной один на один.

Я не ответил сразу. Если честно, сам ещё стоял в шоке. Пульс стучал в висках, в голове снова и снова вертелась одна мысль:

Что, чёрт возьми, здесь происходит посреди ночи в школьном спортзале.

Я перевёл взгляд на Мишу.

— Говори, — сухо произнёс я.

Хотя, положи руку на сердце, чтобы я вообще начал слушать, Мише понадобится всё его красноречие. Да и доводы, прямо скажем, тяжёлого калибра — без намёков и «потом объясню». Только конкретика. Весомая и значимая. Или разговор закончится, не начавшись.

Однако остальные бабы, кроме нашей завуча, никуда, похоже, уходить не собирались. Наоборот, они начали тарахтеть и возмущаться.

— Всё оплачено! — выкрикнула одна, поправляя блузку. — И мы никуда не пойдём!

— Да, да, мы должны закончить! — подхватила другая. — Сегодня как раз важный этап, мы не можем всё бросить посередине!

Они шумели, переговаривались, перебивали друг друга. В этом гомоне мелькали слова: «трансформация», «освобождение», «просвещение».

Похоже, они действительно называли всё это просвещением… причём с такой верой, будто в спортзале и правда творилось нечто духовное и возвышенное.

Я стоял, глядя на них, и в голове уже складывалась вполне себе «материальная» картина. Ушлый вахтёр за всё это ещё и деньги берёт. Вот песня…

Миша, кстати, сам выглядел потерянно, но держался. Растерянно кивал, суетился и, как попугай, повторял одно и то же:

— Девочки, всё будет, не переживайте, это просто недоразумение. Мы обязательно всё доведём до конца…

Миша обвёл глазами зал и повернулся ко мне, натянуто улыбаясь.

— Правда, Владимир Петрович? Мы же доведём сегодняшний этап до конца, да?

Женщины, кстати, смотрели на меня откровенно ненавистным взглядом. Так, будто я только что разрушил их святыню. В каждом лице читалось одно и то же: «всё из-за тебя».

На вопрос вахтёра я не ответил.

— Давайте всё-таки отойдём, Владимир Петрович, — затарахтел он, нервно потирая руки. — Сейчас я вам всё объясню, только не торопитесь с выводами, пожалуйста. Я обещаю, что отвечу на абсолютно любые ваши вопросы, какие вы сочтёте нужным мне задать.

Мне, честно говоря, тоже требовалось перевести дыхание. Поэтому я кивнул, принимая приглашение.

— Ну пойдём, переговорим с глазу на глаз.

Михаил тут же оживился и повернулся к женщинам:

— Девочки, я скоро, без паники только, мои хорошие, всё у нас под контролем, — торопливо заговорил он, изображая спокойствие.

Подойдя к своей каморке, я открыл дверь.

— Заходи, — сказал я коротко, кивнув Михаилу.

Мы зашли внутрь, и он сразу же закрыл дверь, будто пытался отрезать себя от внешнего мира. В тесной каморке повисла тишина. Лицо у вахтёра пылало, красное, как спелый помидор, лоб блестел от пота. Давление, похоже, реально скакнуло.

Он посмотрел на меня внимательно, и во взгляде мужика сквозил чистый страх. Правильно делает. Пусть боится.

— Ты совсем охренел? — процедил я, подступая к нему. — Ты что в школе вытворяешь? Совсем шарики за ролики заехали?

Миша открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Я резко схватил его за грудки и впечатал в стену так, что та глухо дрогнула. Воздух с хрипом вырвался из лёгких вахтёра, он только ухнул, будто пробитый мяч.

Михаил даже не пытался сопротивляться — лишь дёрнул головой, задыхаясь, и затрясся, как пойманная котом крыса.

— Владимир Петрович, я понимаю, что всё может выглядеть ужасно, — выдавил он, сипя и глотая воздух. — Но всё не совсем так, как вы поняли! Отпустите меня, пожалуйста, и присядьте… Мне нужно буквально пять минут! Обещаю, за эти пять минут вы полностью измените своё мнение…

Мне пришлось приложить усилия, чтобы успокоиться и разжать пальцы. Вахтёр, почувствовав свободу, тут же осел, жадно хватая воздух ртом, как рыба на берегу. Потом затрясся весь — мелкой дрожью, как осиновый лист. Судорожно начал поправлять свой мятый пиджак, которым я только что протёр стену, пригладил плечи, одёрнул рукава.

Глаза у Миши бегали, видно было, как в голове у