Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов

вареньем, пирогов и не счесть, даже картошку отварили. В больших глиняных кувшинах, наверняка, таился медовый квас.

Петр, подошёл ко мне и, поклонившись слегка, сказал:

— Всё ждали, когда барин вернётся. Уж очень вы им всем по нраву — вот и расстарались.

Я лишь кивнул и пригласил всех к столу. Здравниц не было, все ждали завтрашнего дня. Но настроение уже было приподнятое. Машенька сидела рядом со мной, иногда смущённо опуская глаза, когда кто-нибудь бросал в её сторону вопросительный взгляд.

Поужинав, когда все разошлись, мы с Машкой сходили в душ и пошли в дом, спать. Небо за окном уже затянули звёзды, где-то вдалеке лаяли собаки, а в саду стрекотали цикады. Завтра нас ждал очередной важный день.

А утро началось снова со всех этих традиций, только в этот раз заправлял всем Фома с Пелагеей.

— Ну что, голубчики, — затараторила Пелагея, врываясь в комнату без стука, когда солнце только взошло над лесом, — пора жениха от невесты отделять! Негоже им перед свадьбой вместе быть!

Я едва успел накинуть рубаху, как меня уже вытолкали в сени, где ждали мужики с заранее заготовленными шутками и прибаутками.

— Ну что, барин, — спросил Пахом, — готовы ли вы выкупить свою невесту? А то мы её так упрячем, что и до зимы не сыщете!

— Выкупить-то выкуплю, — ответил я, пытаясь сохранить хорошее расположение духа, — но может, сначала хоть умыться дадите?

— Какое умыться! — загоготал Пахом. — Жених должен потом и кровью невесту добывать!

Его каламбур вызвал взрыв хохота у остальных. Я лишь вздохнул. Предстоял долгий день.

Тем временем в доме Машеньку окружили подружки. Оттуда доносились девичьи песни и звонкий смех. Изредка я слышал её голос — то смеющийся, то слегка возмущённый.

Мне же пришлось пройти через настоящие испытания. Сначала меня заставили разгадывать загадки, одна нелепее другой.

— Что растёт корнем вверх? — спросил меня Фома, хитро прищурившись.

— Сосулька, — ответил я, вспомнив детские загадки.

— А вот и нет! — обрадовался Фома. — Муж под каблуком у жены!

Новый взрыв хохота. Я начинал понимать, что логика здесь бессильна.

После загадок начались физические испытания. Мне предложили расколоть полено на мелкие щепки — «чтобы доказать, что могу семью обогреть». Затем пришлось перетаскивать мешки с зерном — «чтобы доказать, что могу семью прокормить». К девяти утра я уже был мокрый от пота и порядком раздражённый.

— А теперь, — сказал Фома торжественно, — пора выкупать невесту!

Выкуп невесты оказался отдельным представлением. Машеньку спрятали за печью, а дорогу к ней преградили столом, за которым сидели её «стражи» — самые бойкие на язык женщины деревни.

— За вход — золото, за невесту — серебро, за косу — медь! — объявила одна из них.

Я достал приготовленные монеты, но она лишь покачала головой:

— Это что ж за богатство такое скудное? За такую невесту-красавицу?

Начался торг. Женщины требовали всё больше и больше, я отшучивался и торговался, как на базаре. Наконец, когда кошелёк мой изрядно полегчал, а терпение истончилось до предела, меня пропустили в пройти за стол.

Но это было только начало. Дальше же были расставлены лавки и табуреты, где меня ждали новые препятствия. То нужно было спеть серенаду, то станцевать, то ответить на вопросы о невесте — «какого цвета глаза у твоей суженой?» (зелёные с карими крапинками), «сколько веснушек на её носу?» (я честно ответил, что сбился со счёта на тридцать седьмой, что вызвало одобрительный гул).

Наконец, преодолев все преграды и выложив почти все деньги, я добрался до печи. За ней, как я надеялся, ждала Машенька. Обойдя печь, я увидел… Пелагею, наряженную в сарафан и кокошник.

— А невеста-то улетела! — объявила она, прыснув со смеху. — Ищи ветра в поле!

Я в изнеможении прислонился к косяку. Шутки шутками, но всему есть предел.

— Где моя Машка? — спросил я уже без всякого юмора.

— Да вон она, в саду твоя Маша, — сжалилась Пелагея. — Мы её наряжаем потихоньку, а ты тут мучаешься.

Я выглянул в окно и действительно увидел свою Машеньку в окружении женщин. Она была уже в свадебном наряде — белом сарафане с вышивкой, с венком из полевых цветов на голове. Даже издалека было видно, как она прекрасна.

После обеда начался сам обряд. Нас благословили родители Маши — её отец — Фома, чинно передал мне руку дочери, а мать — Пелагея, всё утирала слёзы кружевным платочком.

Потом был обряд смены прически невесты — девичью косу Маши расплели и заплели по-новому, уложив вокруг головы короной, как полагается замужней женщине. Машенька всё это время сидела тихо, только иногда бросала на меня взгляды из-под опущенных ресниц.

Затем начались бесконечные хождения вокруг стола, обсыпание зерном — «чтобы жизнь была сытная», обливание медовой водой — «чтобы жизнь была сладкая», перепрыгивание через различные предметы — от веника до специально разожжённого костерка — «чтобы все беды перепрыгнули».

К середине дня, когда солнце уже стояло в зените, а мы с Машей успели не меньше двадцати раз что-то обойти, через что-то перепрыгнуть и что-то трижды повторить, я начал потихоньку внедрять свой план по сворачиванию этого бесконечного действа.

— А теперь, Фома, — сказал я, отведя его в сторону, — не пора ли нам перейти к застолью? Гости уже томятся, да и мы с Марией устали немного.

— Как же так, барин, — всплеснул руками Фома, — а обряд «выкупа постели»? А «поиски ярма супружеского»? А «связывание рук на ночь»?

Я вздохнул и достал из кармана увесистый кошель.

— Думаю, эти монеты помогут нам пропустить некоторые… менее важные обряды.

Фома взвесил кошель на ладони, хитро прищурился:

— Ну, может, и впрямь не стоит молодых мучить. Они ж не крепостные, чай, всё по своей воле делают.

Так после обеда все традиции стали по-тихоньку сворачиваться не без моей помощи. Да и Машенька уже от всего этого я видел, что устала. Её лицо, раскрасневшееся от беготни и смущения, выражало лёгкую усталость, хотя глаза блестели счастьем.

Когда гости уже расселись за столами, мы с Машей наконец-то смогли присесть рядом и перевести дух.

— Ну что, жена моя, — шепнул я ей на ухо, — выдержала испытание третьей свадьбой?

Она лукаво улыбнулась:

— А ты думал, я слабая? Вот прадед мой рассказывал, что в его времена свадьбы по неделе гуляли, и