Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

мы увидели, что Семён, как раз светильным газом обрабатывал глину. Он стоял у большого чана, над которым поднимался пар, и с помощью длинной палки перемешивал содержимое.

— А что это он делает? — спросил Ричард, с интересом наблюдая за процессом.

Я объяснил:

— Там смесь поташа с углём. Когда она выпаривается, выделяется светильный газ, и если им обрабатывать мелко перетёртую глину и песок…

И тут Ричард сам продолжил, демонстрируя неожиданное понимание:

— … можно абсорбировать металл.

— Именно, — ответил я, кивнув, приятно удивленный его знаниями. — Вы хорошо разбираетесь в химии.

— Я хорошо знаю химию, — подтвердил он с некоторой гордостью. — Вижу, вы тоже.

Я немного смутился. В этом времени мои познания в области химии и физики казались едва ли не колдовством, но перед Ричардом не хотелось выглядеть шарлатаном.

— Ну, в химии я не силён, — ответил я скромно. — Просто…

Я хотел было сказать, что в детстве ходил на кружок минералогии, но вовремя спохватился… Пришлось импровизировать.

— … просто в институте кое-что рассказывали об этом, — закончил я, надеясь, что он не станет уточнять, о каком институте идет речь.

Тот покивал, удовлетворившись ответом, хотя в глазах его мелькнуло что-то похожее на понимание — будто он уловил мою заминку и сделал какие-то выводы.

Мы вышли из кузницы и направились вдоль берега реки. Ричард шел рядом, то и дело оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на лесопилку и кузницу.

— У вас здесь целый промышленный центр, — заметил он с нескрываемым уважением. — В такой глуши. Как вам удалось всё это организовать?

— Постепенно, — сказал я наконец. — Шаг за шагом. Сначала лесопилка, потом мост, потом кузница…

Ричард кивнул, словно это объяснение его вполне устроило.

— В Англии сейчас тоже время перемен, — сказал он. — Новые машины, новые способы производства. Многие боятся, ломают станки, считают их дьявольским наваждением. Но прогресс не остановить.

— Не остановить, — согласился я. — Хотя и здесь не все были рады новшествам. Кое-кто крестился, шептал молитвы, когда видел, как пила режет бревна без участия человека. Но потом привыкли. Вернемся в деревню? — предложил я. — Скоро обед.

Ричард согласно кивнул, и мы направились обратно.

Дойдя до Уваровки, я вспомнил, что забыл расспросить Степана, и только подумал о нём, как тот снова оказался рядом. Ну, точно следит, улыбнулся я, увидев его, поманил к себе. Степан подошёл быстрым шагом, на ходу оправляя рубаху и пригладив бороду.

— Ну, что там с баней для деревни? — спросил я, останавливаясь у колодца и опираясь на сруб.

Тот выпрямился и, сняв шапку, стал докладывать:

— Баня, Егор Андреевич, стены уже вывели, сейчас из горбыля укладываем лаги, а Петька с Ильёй печью занимаются. — Пока соберут, пока высохнет, думаю, за седмицу всё будет готово.

Я кивнул, мол, хорошо. Мысленно прикинул план дальнейших работ. С наступлением холодов строительство замрёт, но кое-что успеть ещё можно.

— Как закончите, рук уже свободных побольше стало, займётесь моим домом — в этом году утеплите, а на следующий, как весна придёт, снег сойдёт, начнём новый ставить, — я обвёл взглядом свою нынешнюю избу, доставшуюся от бабки, и требующую капитального ремонта. — Нужно будет хороший терем поставить, чтоб не стыдно было усадьбой назвать.

Степан просиял, словно это ему лично предстояло жить в новом тереме:

— Хорошо, хорошо, барин, всё сделаем, как скажете! — заверил он с воодушевлением. — Такой терем выстроим, что князь позавидует!

— Ну, ступай тогда, работай, — отпустил я его, — вечером ещё потолкуем о делах.

Степан поклонился и пошёл в сторону строящейся бани, где уже стучали топоры и слышались голоса работающих мужиков. А мы направились в дом.

Дома пахло щами и свежеиспечённым хлебом. Машка встретила нас у порога, вытирая руки о передник, раскрасневшаяся от печного жара, с выбившимися из-под платка прядями волос — и такая красивая, что сердце защемило.

— Вернулся, Егорушка, — улыбнулась она, и в её голосе было столько нежности, что захотелось тут же обнять её и не отпускать.

Но я сдержался — не пристало барину при всех нежности разводить. Только легонько коснулся её руки, проходя в дом. Но она поняла, по глазам моим увидела всё, что хотел сказать. Так у нас повелось — на людях мы держались с достоинством, а наедине давали волю чувствам.

После обеда Ричард откланялся, а мы с Машкой переглянулись с тем особым пониманием, которое бывает только между любящими людьми.

— Баньку истопить? — спросила она, и в глазах её заплясали озорные искорки.

— Истопи, — кивнул я, — только сам займусь, тебе теперь тяжести таскать не следует.

Она только улыбнулась в ответ и пошла готовить веники, чистое бельё и всё, что нужно для хорошего банного дня.

Растопили баню к вечеру. Когда баня прогрелась как следует, мы с Машкой отправились туда вдвоём. Понимая, что сильно ей париться нежелательно, но лёгким паром всё-таки попарил её да душистым веничком.

В бане было тепло и уютно. Свет от маленького оконца и от свечи, стоявшей в специальной нише, создавал мягкое, золотистое освещение. Пахло берёзовым листом, травами и горячим деревом. Машка легла на нижнюю полку и я залюбовался ею — тонкий профиль, изящная шея, капельки пота, блестящие на коже словно маленькие жемчужины.

Я осторожно провёл веником по её спине, плечам, рукам. Двигался неторопливо, нежно, стараясь не перегреть её. Машка прикрыла глаза от удовольствия.

— Хорошо-то как, — прошептала она. — Словно все тяготы с плеч снимает.

Я улыбнулся, продолжая своё дело. Потом помог ей облиться тёплой водой, смывая пот и усталость дня. Вода стекала по её телу, и в этом было что-то первобытное, естественное и прекрасное.

После, она немножко попарила меня. Она шептала что-то ласковое, водя веником по моей спине, и я чувствовал, как уходит напряжение, как расслабляются мышцы, как очищается не только тело, но и душа.

Мы не спешили, наслаждаясь каждым мгновением этого особого ритуала. Баня — это место, где человек обновляется, перерождается, смывает с себя не только грязь, но и тяготы, болезни, печали.

Потом, завернувшись в чистые холсты, мы сидели в предбаннике, пили травяной отвар, который Машка приготовила заранее. Говорили негромко, больше молчали, наслаждаясь покоем и близостью друг друга. За маленьким оконцем уже сгущались сумерки, где-то вдалеке залаяла собака, потом всё стихло.

Машенька, разрумяненная, вся счастливая, с мокрыми прядями