Троя. Пепел над морем - Дмитрий Чайка

3 Фраза «Себя ж наградим за убытки богатым сбором с народа: столь щедро дарить одному не по силам» взята из Песни 13 «Одиссеи». Считается, что это первое упоминание регулярного налогообложения в Архаической Греции.

Глава 7

Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки. Так сказал когда-то Бисмарк, и я с ним согласен полностью. Пообщавшись после пира с этой разряженной с цыганской пестротой толстухой, я захотел пойти и вымыться с мылом. Жаль, что его тут еще нет. Грязь! Немыслимая грязь окружала эту проклятую семейку. Я только сейчас понял одну важную вещь. Все здешние цари — чужаки. Их родословная — не глубже двух поколений. Потому-то и грызутся они без конца, и льют братскую кровь. Нет у них настоящей силы, как бы ни хотели они казаться законными повелителями этой земли. Все они непрерывно балансируют между группировками колесничной знати и простыми воинами. Они едва сидят на своих тронах, ведь сильная буря в момент опрокинет любое генеалогическое древо, которое держат слабые корни.

Не семья, а кунсткамера какая-то! Фиест, отец Эгисфа, убил тестя, потом соблазнил жену собственного брата, Атрея, и организовал на него неудачное покушение. Атрей в отместку убил старших сыновей Фиеста, зажарил и накормил брата мясом его собственных детей. За это племянник Эгисф исхитрился и убил-таки креативного дядюшку-кулинара. В ответ сыновья Атрея, Агамемнон и Менелай, возмутились такому безобразию и тоже зарезали любимого дядю Фиеста, после чего Эгисф сбежал. Агаменон забрал трон Микен себе. Кулинарные изыски отца его, видимо, не смущали. А месяц назад Агамемнон принес в жертву собственную дочь ради удачи в совершенно ненужной войне. Такова краткая история царского дома Микен, если все потоки грязи за полстолетия собрать в несколько предложений. И как у древних греков эти люди могли считаться героями? Да по сравнению с ними даже ранние Меровинги не кажутся такими уж мерзавцами.

Царица Клитемнестра в очень обтекаемых выражениях дала мне понять, что если Эгисф победит, то получит и Микены, и ее неописуемую красоту в полном объеме. И что вся знать Арголиды не просто поддерживает это решение, но и настаивает на нем. Это я как раз понимаю. Черта с два она бы сама на такое решилась. Это же верная смерть.

Я вышел из мегарона и внезапно столкнулся с Феано, которая пристально уставилась на меня взглядом темно-ореховых глаз. Ну до чего же она хороша! У меня даже дыхание перехватило.

— Господин хотел позвать свою служанку после того, как поговорит с царицей, — пропела она чарующим, словно медовый поток, голосом. — Мне тоже есть что рассказать ему.

— Пойдем, — кивнул я, пытаясь стряхнуть наваждение, от которого кругом пошла голова. Да что со мной такое происходит? Вроде бы разбавленное вино пили.

Дверь покоев захлопнулась, и я и сам не понял, как Феано оказалась в моих объятиях, и почему я с рыком срываю с нее платье. Тонкий цветной лен упал на каменные плиты пола, и ко мне прижалось стройное, пышущее жаром тело, одетое в одни лишь браслеты и ожерелье.

— Я так долго ждала этого, — услышал я в ухе ее горячий шепот. — С того самого мига, когда ты замуж меня позвал. Тогда, в Трое… Помнишь? Обними же покрепче, не мучь меня.

Это было какое-то сумасшествие. Я набросился на нее, словно дикий зверь, а она набросилась на меня. Волна за волной накатывало любовное безумие, отпуская лишь на короткие мгновения, чтобы потом вернуться вновь. Я никогда в жизни не терял голову так, чтобы полностью утратить ощущение времени, а когда очнулся, она все еще лежала рядом. Феано негромко мурлыкала, укутав нас обоих густым, ароматным облаком своих волос, гладила меня по груди и шептала, едва шевеля губами, искусанными в кровь.

— Вот теперь мне точно конец. Менелай прирежет, если узнает. А он точно узнает. Нас же весь дворец слышал. Зачем ты погубил бедную женщину, царь?

— Никто тебя даже пальцем не тронет, — мой голос доносился откуда-то издалека, как будто говорил кто-то другой. — Я не дам тебя в обиду. К тебе больше никто не прикоснется.

— Кроме тебя? — испытующе посмотрела она.

— Кроме меня, — ответил я и вновь перевернул ее на спину. — Ты уедешь на мои острова, причем немедленно. Так ты хотела что-то мне рассказать?

— Великая Мать, помоги мне! — растерянно посмотрела она на меня. — Я уже сама не помню чего хотела. Голова кружится, как у пьяной. Поцелуй меня снова! Я сейчас ничего больше не хочу!

— Погоди, — задумался я. — А как же я тебя увезу? Царица не позволит. Твой сын -родня ее.

— Еще как позволит, — хмыкнула Феано и жадно куснула меня в плечо. — Даже от счастья прыгать будет. Ей уже донесли, чем мы тут занимаемся. Она думает, что, взяв у всех на глазах женщину Меналая, ты так верность новому ванаксу доказал. Ведь теперь, как ни крути, а Менелаю и Агамемнону ты лютый враг. А, значит, ей друг. А ей сейчас ой как друзья нужны. Почему ты остановился, мой господин? Целуй сильнее! Я же горю вся.

О как! А вот я так быстро соображать не умею. Особенно когда вся кровь напрочь отлила от головы.

* * *

Неделю спустя. Коринфский перешеек.

— «…Ради спасения жизней топтали они трупы своих воинов. Как у пойманного птенца голубя, трепетали сердца их. Они испустили горячую мочу, в колесницах своих оставили свой кал», — бормотал я, вспоминая прочитанное давным-давно.

Красиво писали «Анналы» ассирийцы, лучше и не скажешь. Ведь именно такое чувство возникает, когда на тебя несется полсотни конных упряжек, в каждой из которых стоит огромный, начищенный до блеска бронзовый самовар, вооруженный длиннейшим копьем. И испустить немедленно хочется, и даже оставить. Обычно одной такой атаки бывает достаточно, чтобы средней паршивости пехота разбежалась, роняя под ноги ту самую субстанцию, о которой лет через триста напишут ассирийские источники. Но мы ведь стремимся к большему. Мы как-никак претендуем на звание лучшей пехоты этого несчастного мира.

— Держать строй, сучьи дети! — зарычал десятник, стоявший рядом со мной. — Кто шевельнется без команды, в нарядах сгною! Замри, я сказал!

Я много раз скакал на колеснице сам, но впервые стою в плотном пехотном строю, пропитываясь этим жутким парализующим страхом человека, на которого несутся тонны разъяренного мяса,