Наследник двух корон - Владимир Викторович Бабкин

Уже всю историю просклоняли. А что эти альтернативно одаренные могут придумать еще? Что золота на Земле вдруг больше, чем железа, или что железа вообще нет? Вот что было бы, а, профессор?

Виктор Андреевич пожал плечами.

– Люди такие сволочи, что найдут выход из любой ситуации. Полно золота? Отлично. Масса дешевой бижутерии и отличный металл для промышленности. Вместо золота будет серебро, платина и иридий. Вместо железа какая-нибудь высокотехнологическая бронза, титан и алюминий. Вместо двигателей внутреннего сгорания – паровые машины. Это я тебе как теплотехник говорю. Все решаемо.

– Ага. А в космос тоже на паровых машинах?

– В космос не знаю. Придумали бы что-то. В конце концов в космос не на «Жигулях» летают. Да и зачем во времена той же Елизаветы космос? А вот паровые машины были бы очень к месту.

– Скажешь тоже. До паровых машин тогда было лет сто!

Профессор покачал головой в ответ.

– Во-первых, не «лет сто», во-вторых, ну и что? Как в том выражении: «Вы просто не умеете их готовить».

– Допустим. Допустим, что ты у нас умный и попал в то время. Сумел бы построить паровую машину?

– Конечно. Там нет ничего эдакого. Первые паровые машины были построены в начале восемнадцатого века, ужасно неэффективные правда, но сам факт – могли и создали. Даже древние греки могли построить и римляне. Герон уже почти сделал даже. Просто незачем было. Дорогая занятная игрушка, не более. Рабы дешевле и хлопот меньше.

– Да ты у нас философ-экономист.

Вновь кивок.

– Есть такое. Играть будем, или ты чего приперся сквозь дождь?

Кузьмич покряхтел.

– Да, давай уж…

– Е2 – Е4. Оригинально, мой друг, оригинально. А я вот так…

– Как вчера отгуляли твой день рождения? Родня съехалась, торт, свечи, горячие танцовщицы?

Виктор Андреевич потер лоб.

– Да как… Радость великая – восемьдесят семь лет, прости, Господи. Танцовщицы – да… Я… Что-то мне… Воды…

Профессор безвольно уронил голову на шахматный столик. От удара фигуры посыпались на пол…

ГЕРЦОГСТВО ГОЛЬШТЕЙН. ОКРУГ СТОРМАН. РЕЗИДЕНЦИЯ РОЛЬФСХАФЕН. ПОКОИ ГЕРЦОГА. 18 июня 1739 года

– Карл!

Невысокое тело щуплого мальчика почти неслышно упало на пол.

– Vad fan! Мамки хреновы, кто этого хлюпика сейчас сюда притащил?

– Господин Фридрих, так это, с отцом же попрощаться мальчику…

– Румберт, Herregud! В кирхе простится! Унеси герцога, сейчас епископ придет!

– Слушаюсь, господи фон Брюммер!

– Дышит хоть?

– Дышит.

– Живуч, бестия. До вечера за ним пригляди, А то помрет еще…

– Слушаюсь…

– Что встали, клуши? Кто за вас в порядок будет приводить покойного?

Фридрих фон Брюммер уже потерял интерес к мальчику, передав заботу о нем лакею. Карл Петер Ульрих, конечно, уже несколько минут как герцог Готторпский, но по его малолетству ему до властного скипетра надо дожить. И уже из этого сироты не выйдет ни его двоюродный дед Карл, ни его дед Петер. Так что фон Брюммер не видел причин отвлекаться на мелочь.

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. МАРСОВО ПОЛЕ. ДВОРЕЦ ЦЕСАРЕВНЫ ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ. Ночь на 25 ноября (6 декабря) 1741 года

Ночь. Редкие огни за окном. Спит столица.

Шувалов склонил голову:

– Государыня, нам пора.

Цесаревна кивнула. Да, она еще не государыня. Может вместо трона попасть «на прием» к Ушакову, но выбора нет, тут или все, или ничего. Где «ничего» – это пыточная Ушакова и казнь через колесование. Даже помилование в виде лишения титулов, имущества и вырванного языка ей не будет полагаться. Леопольдовна не пощадит ее. Разве что смерть после «приема» у Ушакова покажется избавлением.

– Да, любезный мой Александр Иванович. Едем.

Шувалов помог ей с шубой поверх сверкающей при неуверенном свете свечей кавалерийской кирасы.

Лестница.

Возок.

Ночь.

– Господа, я благодарна вам за все.

Воронцов и Шувалов склонили головы.

– Госпожа, мы с вами до конца.

Все или ничего.

– Едем, господа.

Ночной Петербург. Ночные зимние улицы и застывшие льдом каналы. Редко из каких окон брызжет свет свечей. Город словно затих. Словно замер. Лишь глухой топот копыт.

Возок стремится вперед.

Цесаревна изображала решительность и твердость намерений, но в реальности на душе было тоскливо и страшно. Очень страшно. До дрожи.

Позавчерашний разговор с правительницей России Анной Леопольдовной показал, что жизнь цесаревны висит на волоске. Фактическое обвинение в государственной измене и подготовке государственного переворота. А это смертная казнь. Никаких вариантов. Никакого помилования. Таких, как цесаревна, в живых не оставляют.

Конечно, Елисавета Петровна уверяла правительницу России, что это все неправда, слухи, наветы врагов России и цесаревны, что она Богом клянется, что никогда не измышляла никакой измены, что верна присяге. Даже слезу пустила.

Разумеется, правительница ей не поверила. Лишь отложила свое решение. Но в глазах у Анны Леопольдовны был триумф и предвкушение.

Ждать дальше было невозможно. Или она, Елисавета Петровна, дочь Петра Великого, становится русской императрицей, или ее голова полетит с плахи на потеху публике, после долгих «разговоров» с ужасным Ушаковым – цепным псом власти, главой Тайной канцелярии.

Елисавета отбросила сомнения. Все или ничего.

Племянница сглупила. Нельзя выдвигать такие обвинения и отпускать. Поверила французам, что Лиза слишком «гладкая», чтобы устраивать перевороты?

Посмотрим.

Вот и казармы лейб-гвардии Преображенского полка. Ее уже ждали.

– Государыня!!!

– Кума, кума приехала…

Шелест разговоров по толпе встречающих.

– Приветствую, братцы! Приветствую вас, родные! Здравы будьте, кумовья!

Толпа солдат взвыла от восторга.

Ее многие тут называли кумой, и это была правда. Елисавета охотно соглашалась стать крестной матерью детей гвардейцев и после крестин одаривала крестника или крестницу серебряным рублем.

Она долго шла к этому дню. Любовь гвардии – это не только про любовь к дочери Петра Великого. Это про деньги. Очень большие деньги. А денег и не было. Из местных крупных дворян никто не хотел неприятностей в случае провала переворота. А это было вполне реально. Оставались только иностранцы. Швеция и Франция. И не из любви к России, а точно наоборот. А это государственная измена. А после сообщения Анны Леопольдовны о том, что личного хирурга Елисаветы Петровны мсье Лестока вызовут на дознание к Ушакову, Лизе все стало ясно. Лесток – не трус, но только при виде дыбы любой расскажет все, что знает и чего не знает.

Поэтому она здесь.

Шувалов только что шепнул расклад. Все плохо. Уверения о том, что на ее стороне гвардейские полки, оказались пустой болтовней, которая стоила ей больших денег на подкупы гвардейцев. В решающий час выступить готовы лишь три сотни преображенцев, причем дворян из них лишь четверть. Остальные – вчерашние крестьяне без особой подготовки. Дворяне старых родов «объявили нейтралитет» и отказались покидать казармы.

Ключевые министры сделали вид, что не