Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов

потянулись к ноутбуку. На экране, в ярком свете диодов, замелькала свежая трансляция: в кадре – сам Белая Акула.

За последние две недели этот человек устроил уже два громких наскока. Сначала разнёс в клочья "Эпикуру", назвав компанию "диктаторской корпорацией, попирающей права акционеров", напомнив всем о проигнорированном собрании держателей акций. Потом сравнил убытки от продажи с потенциальной прибылью от раздела недвижимости – и в голосе слышался ледяной расчёт.

Но сегодняшний выпад был особенным. Впервые Акула явился лично. Раньше ограничивался присланными аналитиками или управляющими из "Шарк Кэпитал", а теперь – лицо в лицо, глаза в камеру, улыбка напряжённая, как у хищника, который уже сомкнул челюсти, но ещё не прорвал плоть.

– Почему именно все двенадцать мест в совете? – ведущий хлестнул вопросом. В студии звякнул стакан о стол, кто-то кашлянул, но тишина тут же вернулась, густая и колючая.

– Ради прав акционеров, – Белая Акула откинулся в кресле.

– "Ради прав"…, – голос ведущего резанул воздух. – Но ведь это похоже на то, что одного диктатора собираются сменить другим.

Акула рассмеялся тихо, с хрипотцой, будто проглотил песок.

– Если бы речь шла о гордости, достаточно было бы девяти мест. Победа гарантирована, влияние очевидно. Но двенадцать – это риск. Такой шаг может показаться глупым, даже опасным.

– Значит, есть скрытый мотив?

В глазах Белой Акулы блеснула сталь.

– А вы представьте себе: дом принадлежит вам, но управляют им другие. И вот эти управляющие внезапно скидывают его за бесценок, да ещё и торопятся оформить сделку, пока хозяин не успел опомниться. Без объяснений. Что вы подумаете?

– Что пытаются что-то скрыть, – осторожно предположил ведущий.

– Именно. Может, фундамент треснул? Может, стены прогнили? Разве не похоже на уничтожение улик?

Сравнение с домом оказалось понятнее любых отчётов и бухгалтерских формул. В студии кто-то вздохнул, зрители у экранов наверняка кивнули.

– Случаи в истории были, – продолжил Акула. – "Энрон", "УорлдКом"… книги подчищали, долги прятали. Почему бы с "Гавань Лобстер" не провернуть то же самое? Скажем, реальная стоимость всего шестьсот миллионов, а чтобы замять скандал, предложили покупателю бонус – кусок недвижимости.

Звучало это как обвинение в мошенничестве. В голосе – уверенность, в словах – наждак, который сдирал краску с фасада "Эпикуры".

– Но ведь доказательств нет, – возразил ведущий.

– Нет. Есть только нелепость самой сделки. Вот она и толкает к самым крайним догадкам. Доказательства могут лежать глубоко внутри "Эпикуры". А кто их достанет? Совет директоров.

И тут всё сошлось.

– А! – ведущий хлопнул ладонью по столу. – Поэтому вы хотите все двенадцать кресел.

Акула улыбнулся так, будто ждал этой реплики.

– Конечно. Все двенадцать проголосовали "за" сделку. Разве можно поручить им расследование?

В этот миг он перестал выглядеть узурпатором. Не диктатор в засаде, а детектив, готовый сорвать маски с вороватых управляющих. Логика была безупречной: "подозреваемые не могут сами себя расследовать".

И воздух в студии словно наполнился солью – едкой, морской. Белая Акула создал образ тикающей бомбы в недрах "Эпикуры". А публика жадно ловила каждое слово.

Но молчание самой компании объяснялось не растерянностью. В карманах уже лежала карта для ответного удара – то самое оружие, что когда-то передали Уитмеру. И как только из уст Акулы прозвучал сигнал, намёк на "скрытые мотивы", время для ответного хода настало.

Громкий выстрел прогремел не в студии – он прозвучал в сознании тех, кто ждал момента. Теперь очередь была за "Эпикурой".

***

Утро понедельника встретило удушливой жарой и солёным дыханием океана – в Флориду предстояло вернуться не ради отдыха. В воздухе висело напряжение: грядёт важное событие, способное качнуть весы в обе стороны.

Главная цель поездки – пресс-конференция. После долгого молчания "Эпикура" собиралась наконец-то заявить о своей позиции. К этому дню Уитмер готовился с почти болезненной скрупулёзностью: даже устроил репетицию – собрал три десятка обычных слушателей, дал им насмотреться выступлений Белой Акулы, а затем предложил сравнить впечатления с его пробной речью.

Полчаса монотонного изложения закончились, и зал наполнился шелестом бумаги и приглушёнными репликами. Люди переглядывались, кое-кто сдержанно зевал, кто-то задумчиво тёр подбородок. В воздухе повис запах холодного кофе и напряжённого ожидания.

Уитмер, словно школьник у доски, переводил взгляд с Пирса на спутника, надеясь вычитать в глазах хоть искру одобрения. Взгляд был настойчивый, почти умоляющий.

– Ну как? – выдохнул он наконец.

Ответить сходу никто не решился: в зале ощущалась пустота, в которой эхом раздавался его собственный голос. Честно говоря, получилось неважно – слова тонули в серости, а харизмы, что могла бы зажечь толпу, не хватало.

Пирс, как всегда, не стал обходить углы:

– Слишком честно, – бросил он ровным голосом, будто ставил диагноз.

Уитмер нахмурился. Слово "честность" для него всегда звучало как высшая похвала, а тут оно прозвучало почти как упрёк. В глазах мелькнул немой вопрос: разве плохо быть прямым и прозрачным? Разве не в этом сила руководителя?

Пирс продолжил:

– Инвесторам сейчас нужен азарт. Человеку в белом халате трудно вдохновить на риск. Тут не врач требуется, а торговец мечтами. Немного приукрасить, закрутить, показать золотую дорогу, даже если она пока в черновике.

– Торговец…, – губы Уитмера скривились, словно от кислого вина.

В его лице проступил протест:

– Неужели требуется стать шарлатаном?

Тишина повисла вязкой паутиной. Пирс перевёл взгляд на спутника и сказал, подчеркнуто спокойно:

– В таких делах советы Шона ценнее моих.

Фраза прозвучала испытанием. Словно предлагал выйти на сцену и показать настоящий урок обольщения публики. Любой совет стал бы признанием собственной роли – то ли продавца, то ли ловкого мошенника. Но времени оставалось мало. Пресс-конференция маячила впереди, и Уитмеру нужен был не разбор полётов, а решение.

Слова прозвучали мягко, но твёрдо:

– Лучше держаться привычного стиля. Любая маска сейчас будет скрипеть и трещать.

Уитмен замер, перевёл дух, и в глазах мелькнула слабая искра облегчения.

– Значит, так и сделаю…, – произнёс он негромко, будто убеждал уже не собеседников, а самого себя.

За окном трещали цикады, раскалённый воздух дрожал над пальмами, и казалось, что даже они ждали, каким голосом "Эпикура" заговорит на этот раз.

Комната, наполненная духотой и тревогой, словно замерла на миг, когда в глазах Уитмера мелькнуло