Приключения Печорина, героя из нашего времени - Августин Ангелов

ни старался. У меня их просто не имелось. Оставалось лишь принять неизбежное, что, слетев с мотоцикла, я попал прямиком сюда. Впрочем, все указывало на то, что я каким-то чудом остался жив. А это все-таки обнадеживало само по себе. Потому я немного успокоился, не став излишне перегружать свой мыслительный аппарат поиском объяснений произошедшему, а просто заснул.

Когда проснулся, то сразу же обнаружил, что состояние мое улучшилось. Затылок все еще ломило. Но, боль уже казалась вполне терпимой. Преодолев головокружение, я даже смог самостоятельно свесить ноги с кровати. Приняв сидячее положение, я ощутил, что, кроме головы, у меня ничего не болит. Лампа давно погасла, а из единственного окна без стекол, закрываемого лишь ставнями с прорезями, в комнату падало немного света. Отчего я получил возможность рассматривать себя.

Как выяснилось, я спал под одеялом в чистом белом белье: в рубашке с длинными рукавами и в кальсонах. Но, руки и ноги у меня теперь приобрели несколько иную форму. Они оказались тоньше, а пальцы — длиннее. Это явно не были мои прежние конечности. Глядя на них, я снова ужаснулся. Но, они вполне слушались, несмотря на общую слабость в теле. Потому я попытался успокоить себя тем, что, в сущности, ничего страшного не произошло.

Даже если я немного видоизменился, провалившись сквозь время и сделавшись одним из тех самых попаданцев, про которых столько книжек прочитал, то это же не критично, раз все-таки жив остался! А что меня держит в той прошлой жизни, кроме службы? Любимая женщина к другому ушла, с родителями я не в ладах, детьми не обзавелся, военное училище не закончил, а только школу прапорщиков. Там складом заведовал, снабжением занимался, да не сошелся характером с кем не надо, не стал никому из начальства задницу прикрывать, вот и отомстили мне, повесили на меня недостачу и в «шторма» отправили искупать… А тут другая служба, конечно, но ничего, привыкну, никуда не денусь… Главное, что руки и ноги на месте, голова и все остальное — тоже, следовательно, вполне можно продолжать жить дальше! Кстати, мой живот сразу значительно похудел без всяких изнурительных тренировок, так это тоже к лучшему!

Тут мои самоуспокоительные мысли прервал незнакомый усатый человек, распахнувший дверь настежь со скрипом петель и показавшийся в дверном проеме.

— Кто вы? — спросил я. И голос мой прозвучал слабо и осипло.

— Я денщик, ваше благородие, — последовал ответ. — Рад, что вы уже сами смогли сесть…

И только тут до меня начало доходить, что, в сущности, за свое попаданчество я сразу получил повышение по службе. Ведь здесь у них в 1834 году прапорщик соответствует чином нашему младшему лейтенанту! То есть, я тут уже сразу автоматом в офицеры произведен! Вот какой неожиданный положительный аспект выяснился! И это тем более хорошо, поскольку в здешней Российской Империи социальный статус весьма важен для жизни. Понятное дело, что нижним чинам живется тяжеловато и плоховато по сравнению с господами офицерами. Вот, хотя бы, «благородием» здесь меня называют, а не крысой тыловой. Уже приятно. Да и денщик мне полагается, что тоже лишним не будет.

— Как звать? — спросил я усатого, но довольно молодого парня в солдатской форме.

— Иваном зовут, Иван Тихомиров я, — сказал денщик. — А вы, ваше благородие, получается, совсем запамятовали после удара. Но, я слышал, что такое бывает, а потом проходит…

— Отставить разговоры! Лучше докладывай, зачем явился, — велел я, отметив про себя, что мои слова прозвучали уже тверже, хотя тембр был теперь другой, не тот, к которому я привык.

— Так фельдшер приказал повязку вам поменять и компресс снова наложить на ушибленную голову, — проговорил денщик.

А я хмыкнул:

— Хм, фельдшер, говоришь? Так пусть сам придет. Нечего ему свои обязанности на других перекладывать.

Денщик попытался фельдшера оправдать:

— Так он же, ваше благородие, с ранеными возится. Много их у нас после боя, а он один такой на всю крепость. Всю ночь возился, даже не спал.

Но я настаивал:

— Все равно иди и зови. Скажи, что я его к себе требую. Хочу взглянуть на него.

— Слушаю-с, ваше благородие, — кивнул денщик и побежал выполнять.

А я, по-прежнему сидя на кровати, думал о том, что при таком раскладе для меня перспективы сделать офицерскую карьеру сразу рисуются. И никакого высшего военного училища оканчивать не нужно. Раз я тут младший офицер, значит, отучился уже, как положено. Только не ясно, когда, где, как и какое заведение оканчивал? Ничерта не помню.

Поймал себя на том, что в голове одни мои собственные воспоминания крутятся. И совершенно непонятно, как так получилось? Ведь я уже увидел, что руки, ноги, да и все остальное тело не то, не мое собственное. Оно принадлежало другому человеку, а моим в нем, получается, было только сознание. Неужели, этот здешний Печорин после падения с лошади дух испустил, а моя душа в его тело вселилась? Все именно на такой расклад указывает. Вот и не верь теперь в переселение душ…

Фельдшер довольно скоро явился в сопровождении денщика. Он оказался сухопарым немолодым поседевшим мужчиной с глубокими морщинами на лбу. Его выцветшие серые глаза ввалились и покраснели, а под ними лежали тени. Действительно, он выглядел уставшим, пробурчав с порога оправдания:

— Не извольте гневаться, ваше благородие, что я сам не явился, а денщика попросил повязку вашу переменить. Раненых у меня полный лазарет после вчерашнего сражения.

— Да не гневаюсь я, раз уж ты все-таки пришел. Только не помню ничего. Память у меня отшибло, как упал. Тебя как зовут не помню.

— Антон я. Нестеренко моя фамилия, — представился фельдшер. — Контузия у вас, ваше благородие, потому и запамятовали. Вам лежать надобно. Покой нужен организму-с. Иначе может и до горячки дойти.

Военный лекарь быстро осмотрел мою голову, промыл рану на затылке чем-то жгучим со спиртовым запахом, отчего стало больно, и я едва не вскрикнул. Потом он жилистыми руками наложил свежую повязку, тщательно обмотав мне голову белой материей, похожей не на бинт привычного вида, а на полосу, отрезанную от простыни. После этого он велел отдыхать, не вставать с кровати еще сутки, и ушел обратно к другим раненым.

Я не возражал против отдыха, но мыслей о покое у меня не было. Я старался понять, где я, кто меня окружает и как мне теперь жить в этом теле того самого Печорина. Как только фельдшер