И грянул град - Лориана Рава

придумали. Немудрено, что мать тут замоталась с тремя младшими, так что ей не до воспитания старших, да и Розе она обрадовалась как помощнице, но при этом не видела нужды что-то узнавать про саму Розу. Стирает пелёнки и ладно. Именно из-за этой бесконечной стирки Роза не могла выйти посмотреть суд, и выбежала только тогда, когда чуть было не стало слишком поздно.

Про состав семьи Роза кратко рассказала ему в столовой. Тем не менее, хотя еда стояла на столе, никто больше в столовую не выходил, а Асеро неловко было начинать есть одному, потому они с Розой пошли выяснять, что случилось.

Зайдя в жилую комнату, Асеро увидел такую картину: женщина, видимо жена старейшины, кормила грудью малыша, а старуха и Топорик стояли рядом и, кажется, пытались её уговаривать. Девочки возились на ковре в той же комнате.

Так как женщина сидела в пол-оборота к двери, то она не видела Асеро и продолжала говорить, так как будто его нет:

-- Не понимаю, зачем было приглашать его в дом? Что мы теперь, кормить его будем?

Старуха что-то хотела ответить, но тут подняла голову и увидела Асеро, да так и осталась стоять в смущении.

Тогда Асеро сам почёл за благо вмешаться в разговор:

-- Давайте не будем ссориться и друг друга обвинять. Я не сомневаюсь, что у вас, как у представителей народа, есть в чём обвинить меня, а у меня есть в чём обвинить вас, но это сейчас глупо и бессмысленно. Того, что произошло, не изменишь, а надо думать о будущем.

Женщина недовольно ответила:

-- А какое у тебя будущее? Повесят тебя завтра, да и всё.

-- Уже навряд ли, Онцилла. Настроения народа поменялись. Разве что исподтишка прикончить могут попробовать.

-- Тем хуже для нас -- если ты уйдёшь отсюда живым, ты придёшь и отомстишь нам, вырежешь всю семью в наказание, -- последние слова мать семейства произнесла с надрывным всхлипом.

-- Да кто вам такое сказал?! Не собираюсь я вас за Золотого Лука наказывать, если вы, конечно, его укрывать дальше не будете. Да и укрывать было бы глупо -- ведь вам-то он напакостил не меньше, чем мне. Вы же не сможете ему простить ни Золотого Шнурка, ни Стрелу. Во всяком случае, я на вашем месте не смог бы.

-- А ты сам простишь Золотому Шнурку, что он с Розой целовался? Ведь было же такое! Ведь ты его в отместку или убить или оскопить должен.

Старуха добавила:

-- Мы же понимаем, что такие люди, как ты, стоят над законом, и ты мог бы отдать на растерзание Инти даже своего ближайшего соратника и родственника вроде Киноа, если бы счёл это необходимым. Только вот тщательнее кадры надо было подбирать, сам-то Инти тоже небезупречен, только тебе говорить боялись, что он за непотребства творит, ведь он бы любого из жалующихся мог на каторге сгноить!

-- Да кто вам такую чушь сказал?! Ну не может у нас никто единолично никого казнить. Даже я, даже Инти! И говорить мне никто ничего не боялся, если кто-то предпочитал поговорить со мной наедине, я всегда навстречу шёл. Золотой Шнурок мне был верен до конца, старался предупредить меня о заговоре, но не его вина, что не получилось. А что до того поцелуя... если юноша останется жив, то я их с Розой поженю. И буду счастлив иметь такого достойного зятя. Так что лучше вам будущего родственника накормить, напоить... -- Асеро нарочно говорил в слегка шутливом тоне, понимая как важно сбить всеобщее напряжение.

-- А может, ещё и в баньке выпарить? -- съязвила Онцилла.

-- Не откажусь, с меня семь потов во время этого судилища сошло, но это уж как вам удобно. Понимаю, что дрова для бани колоть некому, я не тот, что в былые времена, от ран не до конца оправился, так что не смогу...

-- Да наколю я, отец! -- сказала Роза, но мамаша её перебила:

-- А может, ещё и чистую одежду из наших запасов себе потребуешь? Это наглость и грабёж!

Видно несчастная женщина с одной стороны понимала, что обвинять Асеро в том, что её сын Золотой Лук вырос чудовищем, как-то нелепо, чем тут Асеро виноват, но в то же время искала повод сорвать на Асеро свою досаду. Асеро ответил:

-- Ну а когда Золотой Лук награбленными у меня дома вещами явился, это было ничего? Это ведь по его милости у меня теперь нет своей крыши над головой, и даже то, что надето -- с чужого плеча. Спасибо ещё, добрые люди поделились.

-- Вот к добрым людям и иди! -- буркнула Онцилла.

-- Да я бы рад, но у меня лошадь отняли, а как я пешком дойду? Так что уж потерпите одну ночь меня хотя бы. Кстати, хотел спросить -- а кто придумал меня перед судом всю ночь связанным держать?

Старуха ответила:

-- Кажется, Золотой Лук, но никто особенно не возражал. Ведь боялись, что ты сбежишь или причинишь кому-то вред.

-- А то, что он Птичьему Когтю даже развязывать меня, чтобы выводить по нужде, запретил? Хотел, чтобы я перед судом вышел испачканный как младенец, и при таком позоре у меня едва ли был бы шанс склонить народные симпатии в свою пользу. Да и вообще так меня подставлять было низостью.

-- Надо же... -- сказала старуха, -- а я как-то об этом не подумала. Я раньше читала в одном романе, как главного героя на день-два на дыбе подвешивали, и как-то не думала о такой деликатной проблеме. В книжках ведь про такое не пишут. А теперь подумала, и неприятно как-то.

-- В книгах много про что не пишут, но мне казалось, что если ухаживаешь за малышами, это само собой разумеется.

-- Но ведь сравнение связанного героя с обделавшимся младенцем... оно мне в голову не приходило в силу своей оскорбительности! И правильно, что не пишут. Думая о герое, думаешь о возвышенном, думая о младенце, думаешь о том, как его накормить и перепеленать.

-- И потому возвышенного героя можно возвышенно морить голодом, -- с иронией ответил Асеро.

-- Прости, и в самом деле нехорошо вышло. Пошли ужинать.

Все, кроме матери и младенца, двинулись в столовую. Младшая девочка не могла справить с едой сама, и Асеро стал кормить малышку с ложки, как во младенчестве кормил собственных дочерей.

Медная Зелень удивлялась такому:

-- А