Дело о морском дьяволе - Василий Павлович Щепетнёв

Лазарь отрицательно мотнул головой, и в его движении была какая-то жуткая торжественность.

— Вам не нужен парабеллум. Огнестрельное оружие — это грубо, шумно, это следы. В случае со Ставницкой… помните? Вы убили её похитителей голыми руками. Троих. Вооружённых.

Эффективно. Без лишнего шума.

Арехин махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху — муху памяти, жужжавшую кровавыми подробностями.

— Ну… какие они вооруженные? Винтовки были даже без патронов, а штыковым боем они не владели. Упыри, ошалевшие от кокаина. И при чём здесь, чёрт возьми, Ставницкая? Она давно в Париже, в комедиях снимается.

— Здесь затронуты интересы нашей страны, — отчеканил Лазарь. — А это тысячекратно важнее любой аристократки-белогвардейки. Важнее вашего брата. Вашей сестры. Важнее вас. Важнее меня. Это — Идея. А для Идеи нужно уметь пачкать руки. Вы это умеете. Мы это помним.

Арехин долго смотрел на лунный свет, который был почти осязаем, так много его было. Потом вздохнул.

— Ладно, — неожиданно, почти легко согласился он. — Предположим. Заметьте, я не говорю да. Я говорю — предположим. Допустим, я всё это сделал. Я… ликвидировал доктора. А дальше что? — он повернулся к Лазарю, и в его глазах вспыхнул холодный огонёк. — Как вы собираетесь отсюда выбраться? Вас-то ведь тоже убьют. Охрана. Доверенные слуги. Сам Сальватор, если я оплошаю. Или… или те, кто стоит за вами, сочтут вас отработанным материалом. Знакомый сценарий, не правда ли?

Лазарь слушал, и его лицо было каменным. Но в уголке глаза дёргался крошечный, неконтролируемый мускул.

— Я не боюсь умереть за правое дело, — просто, почти по-детски ответил он. Но в этой простоте звучала не убеждённость, а пустота, выученная фраза, а все случаи жизни. — И потом, с чего это кому-то убивать меня? Если доктор Сальватор откажется ехать в Советский Союз, я просто сяду на пароход и отправлюсь сначала в Испанию, а затем — в Одессу. Я — официальное лицо. У меня документы. А заканчивать работу будете вы. В разумный срок. Допустим, неделю. Или даже две. Чтобы не было связи, — он усмехнулся. — Очень, знаете, удачно, что доктор дал вам приют. Очень… естественная будет выглядеть ваша скорбь.

— Получается, пожар в «Мажестике»… — Арехин медленно выговорил название фешенебельной гостиницы, где остановился изначально. — Пожар — ваших рук дело? Чтобы я попал к Сальватору.

Лазарь пожал плечами, и в этом жесте была страшная будничность.

— Не лично моё. Не моя специализация. Но… у нашей страны много друзей в мире. Много сочувствующих. В том числе и здесь, в Аргентине. Людей, которые ненавидят капиталистов, империалистов… или просто умеют открывать газовые вентили в нужное время за хорошие деньги. Совпадения случаются, Арехин. Иногда очень удачные.

Лазарь посмотрел на Арехина, и вдруг улыбнулся. Настоящей, широкой улыбкой. Она была настолько неуместной, настолько чудовищно-искренней в этом контексте ночи, угроз и предстоящего убийства, что Арехин почувствовал бы леденящий ужас, умей он ещё пугаться. Но он разучился. Давным-давно. Где-то в далёком детстве, наверное, эта способность умерла, и на её месте осталась только холодная, наблюдающая пустота.

— И вот что ещё, — вдруг сказал Лазарь, и его тон стал доверительным, почти заговорщицким. Он снова наклонился вперёд. — Это… это мне лично поручили. Вы поймёте, кто. Не думайте, что доктор Сальватор — святой. Бескорыстный служитель человечества. Как раз наоборот, — глаза Лазаря раскрылись шире прежнего. — Получи он простор в Северо-Американских Соединённых Штатах, деньги, лаборатории без нашего контроля… он натворит такого, что ваши брат и сестра покажутся мелкими проблемами. Натворит такое, что кровь стынет.

Лазарь встал, и его тень гигантской, уродливой птицей метнулась по стене.

— Впрочем, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Пойдёмте, я вам покажу. Прямо сейчас.

Арехин не двигался.

— Куда? Куда идти в такую ночь? К чёрту на рога?

— Недалеко. В госпитальную часть сада. Туда, куда посторонних не пускают. Где он ставит свои… опыты, — в слове «опыты» слышался тот же сладковатый, гнилостный привкус, что и в его дыхании.

Арехин взвесил всё. Угрозы. Шантаж. Безумие, струящееся из этого человека, как токсичные испарения. И безысходность, прочную и толстую, как стены этой комнаты. Он медленно поднялся с кровати. Мышцы заныли, будто он только что вернулся с долгой, изматывающей охоты.

— Разве что недалеко, — глухо согласился он. — Ведите же меня, предводитель араукан!

— В что, прямо в пижаме и пойдёте? — с искренним недовольством спросил Лазарь.

— Вам не нравится? Отличная пижама, шёлковая, японская. Вот только обуюсь, — он нагнулся, и достал лёгкие туфли, местные, аргентинские, на каучуковой подошве. Обувь, в которой удобно подкрадываться. Или убегать.

Они вышли в коридор. Дом спал глубоким сном, или же затаил дыхание в ожидании… в ожидании кого? или чего-то?

Прошли через кухню, вышли в чёрный, как смоль, зев задней двери, и очутились в саду.

Ночной воздух был напитан ароматом тропических цветов, ароматом странным, и, пожалуй, неуместным, как запах дорогих духов на немытом теле.

Они шли по дорожке, Лазарь — грузно, Арехин — бесшумно. Свет луны хватало, чтобы читать газету, но не за газетами они шли.

Наконец они подошли к высокой каменной стене. В стене была дверь. Не калитка, а именно дверь — прочная, дубовая, окованная железными полосами.

— Как вы её откроете, предводитель? — прошептал Арехин. Шёпот казался здесь громче крика. — И как вы вообще прошли оттуда — сюда, ко мне? У вас есть ключ?

Лазарь обернулся к нему. В тени его лицо было похоже на личину огромного ночного насекомого.

— Будете в Одессе, на Привозе, спросите, кем был Лазарь до революции, — сказал он, и в его голосе зазвучала странная, ностальгическая гордость. — Спросите любого вора, любого домушника старой школы. И вам скажут — если где нужно было открыть замок тихо, чисто, без следов… ну, ключи хозяин потерял, или что-то другое… звали Лазаря. Лазаря-ключника. Никто лучше него не справлялся с любым замком. Немецкий, английский, французский — ничто не устоит, — он говорил это мягко, напевно, пока его пальцы, длинные и цепкие, как лапки паука-сенокосца, доставали из кармана пиджака два тонких стальных крючка. Они блеснули в темноте, как клыки. Лазарь наклонился к замку, и начал работать.

Арехин стоял и смотрел, как бывший одесский вор, а ныне — эмиссар самой справедливой и беспощадной в мире идеи, ворожит в скважине замка, ведущего в святая святых доктора Сальватора.