Специальный корреспондент (СИ) - Капба Евгений Адгурович

И, конечно, добавляли копоти городу, насыщая атмосферу жирным дымом из труб. Дыма от фабрик, пароходов и котельных было так много, что порой даже в солнечные дни казалось, будто вот-вот начнется гроза, а склоны гор покрывал толстый слой сажи. Ресницы местных были как будто всегда накрашены, так можно было узнать дагонца — по въевшейся угольной пыли.

Мы с Тесом прошли под эстакадной железной дорогой, которая вела сквозь Бутылочное Горлышко к гавани. Это было самое узкое место в городе, перемычка между промышленным и портовым районом — не шире двухсот метров, еще и зажатая с обеих сторон пакгаузами и складами.

Я еще раз глянул на эстакаду, стальные опоры и бетонные основания — и мы двинулись дальше, к порту, где можно было выбрать гостиницу подешевле. Здесь было не так грязно и заметно просторнее. Шум накатывающих в бухту волн был уже слышен, когда кто-то ухватил меня за рукав:

— Мистер, вы ищете ночлег? У меня есть свободная комната! — голос был явно детский.

На меня смотрел юный светловолосый джентльмен лет десяти — курносый и конопатый. Это было интересно!

— И сколько запросит уважаемый хозяин? — спросил я.

— По четвертаку — и постелю свежие простыни. Комната небольшая, на чердаке — но чистая.

— Завтрак?

Мальчишка с сомнением поковырял носком башмака камень, выступавший из мостовой.

— Есть чай, хлеб и варенье...— проговорил он.

— Малиновое? — уточнил я.

— Не-е-е, кизиловое!

Мы с Тесом переглянулись. Этому парнишке явно нужны были деньги, а нас вполне устраивало его предложение.

— Веди нас, незнакомец! — сказал я.

Незнакомец спохватился, огладил волосы и по-мужски протянул руку для рукопожатия:

— Обри, сэр! Обри Фикс. Пойдемте скорей... Только четвертак — вперед, и мы заглянем в лавку, нужно купить молока.

Паренек выскочил из лавки довольно шустро.

— Вон тот дом! Она плачет! Я бегом — вы за мной!

Что всё это значило, понять было сложно, но маршрут наш был предельно ясен — почерневший от времени двухэтажный особняк у самого выхода из Бутылочного Горлышка прижимался к отвесному склону горы. Мальчишка скрылся именно там, за зеленой облупленной дверью.

Дом оказался весьма примечательным: он сохранил следы былого величия типа бронзовых дверных ручек в виде горгулий или окна-розы на втором этаже над дверью. Но в целом вид его свидетельствовал о том, что последние несколько лет его хозяева переживали не лучшие времена.

Плач младенца стал ответом на незаданный вопрос. Тес вошел внутрь и принюхался, я остановился, оглядывая обстановку. Из дальней комнаты слышался голос Обри Фикса — он пел какую-то песенку, слова разобрать было сложно. Потом послышалось характерное чмоканье, и плач стих. Так вот для кого было молоко!

— Господа, поднимайтесь по лестнице, там сверху одна комната — с витражами. Не перепутаете. Когда Элли уснет, я приготовлю чай.

Дела... Настоящий мужчина этот Обри Фикс, получается. Заботится о братишке или сестренке, денег успевает заработать, комнату сдавая, да и дом в целом в порядке... Однако тут явно жила женщина — это было заметно — по крайней мере по расческе на большом трюмо и паре женских башмачков в этажерке у входа. Мать?

Винтовая лестница проскрипела под нашими ногами, крохотный коридорчик был преодолен в два шага, дверь отворилась, и мы оказались в залитом разноцветным светом помещении. Свет уличного газового фонаря проникал сквозь винтажное окно-розу и играл красными, зелеными и синими бликами на сколах затейливой лепнины на потолке, протертом до дыр кожаном диване, двуспальной кровати без одной спинки, которая застыла в углу немым памятником прошлому... Когда-то здесь жили богато!

— Тес, ты где будешь спать — на диване или на кровати?

Огромный абиссинец с сомнением посмотрел на диван. Он точно не смог бы в него поместиться, и потому я кивнул — гигантская кровать вообще-то меня пугала. Было в ней что-то эдакое, архаичное, таинственное. Может быть, на ней вообще кто-то умер... Бр-р-р-р.

— Обри! Я дома! Обри, сынок, откуда эти продукты? — раздался молодой женский голос.

— Мам, Элли я накормил молоком, на ужин у нас будет чечевичная похлебка, хлеб и сыр. И чай, и кизиловое варенье.

— Как же...

— Я нашел двух постояльцев, они сверху, устраиваются...

А следующую фразу паренек произнес по-имперски, очень чисто, с мангазейским выговором:

— Кажется, один из них с твоей родины. Он похож на дедушку — так же смотрит и ровно держит спину, как ты всегда мне говоришь.

Раздался громкий вздох-восклицание, а потом женщина сказала уже на лаймиш:

— Я пойду к Элли... Поможешь мне, солнышко? Чтобы я без тебя делала...

Я предельно четко осознал, что, видимо, мне придется задержаться в городе немного дольше, чем до четырех часов пополудни завтрашнего дня. Побег из Дагона откладывался.

Дом сверкал свежей зеленой краской, доски на крыльце были приколочены ровненько — одна к другой. Тесфайе оказался мастером на все руки.

— Масса, тяни веревку!

Я потянул, и лист кровельной жести пополз вверх, приводимый в движение простым роликовым блоком. Абиссинец сначала перехватывает его могучими руками над головой, а потом укладывает на место. Следом за первым листом отправляется второй, третий...

— Это что, ваши родственники? — Ричардс с сомнением покосился наТеса и меня, потом — на Обри, который катал маленькую Элли в коляске по тротуару.

Малышка жмурилась и агукала — такая лапочка!

— Родственники, — сказал я, — Дальние. Представляете, как я удивился, когда узнал, что у меня двое племянников!

— Теперь за этот дом могут дать неплохие деньги! А такой развалюхой казался! Вот, кстати, ваши документы. И вещи. Отличная камера, всегда о такой мечтал! — Ричардс достал из двуколки мой ранец и кофр с фотопринадлежностями.

— Бросайте полицейскую службу, и я похлопочу, чтобы вас взяли корреспондентом "Подорожника", честное слово. Слог у вас есть — я читал, как вы изложили наши показания на бумаге — любо-дорого!

— Правда? — засмущался Ричардс, — Где подписывать кровью контракт?

— Кровью не надо. Будет желание — обращайтесь в консульство Новой Империи в Сан-Риоле. Скажете — от поручика, там поймут.

— Я очень хорошо подумаю. Достало меня вот это всё... — он указал куда-то в сторону изрыгающего дым и копоть промышленного района.

Мария Федоровна — или миссис Мэри Фикс — вышла на крыльцо с кувшином воды. Толстая русая коса, серые глаза, аккуратные ямочки на щеках — настоящая имперская красавица.

— Господа, господа, я сделала лимонад... — и тут же осеклась, увидев Ричардса.

— Мистер Ричардс сказал, что проследит, чтобы дом выставили на торги немедленно, миссис Фикс. Вы сможете уехать в самое ближайшее время. Мой вам совет — остановитесь в Яшме... А если вам по душе маленькие городки — тогда Клён. Там климат хороший, и отстроили после войны его лучше прежнего. Человеку с вашей профессией не стоит таскать вагонетки... Вы нужны людям!

Ее волнение было очевидно:

— Я вышлю вам всё, что вы потратили, до последнего талера — и не смейте отказываться! — сказала она.

Я и не собирался оскорблять ее отказом. Она имела на это полное право — сохранить лицо в такой ситуации.

Ричардс поспешил откланяться, а мы с Тесом взялись пить лимонад, и абиссинец спросил:

— Она что, вправду твоя сестра?

— Ага. Сестренка. Такие сестренки нас из-под пуль вытаскивали, жизни спасали... А тут — шахта, вагонетки...

Даже не окажись Мария Федоровна сестрой милосердия, которая уехала от ужасов гражданской войны вслед за большой любовью, я бы всё равно ей помог. Двое детей, погибший год назад от взрыва рудничного газа мистер Фикс, невозможность устроиться по специальности и изматывающий поденный труд, чтобы прокормить сына и дочь...

Это было настоящее скотство. Людям платили ежедневно, в конце смены — ровно столько, чтобы хватило на пропитание до следующей подачки. Если бы не соседка, смотревшая двух своих малышей, муж которой был матросом дальнего плавания — семья бы погибла. Обри и его мать по очереди ходили на шахту — перетаскивать вагонетки с углем.