Господин следователь 11 - Евгений Васильевич Шалашов

Стаффордширская керамика — 2

— Рад, что подарок вас порадовал, — сказал император.

— Не то слово, Ваше величество, — согласился я. — Коллекционирование, как болезнь.

— Иван Александрович, дозвольте полюбопытствовать, что вы теперь с козой-то станете делать? Александр Иванович мне поведал, что ваш соавтор нынче в медицинское училище поступает?

— Ох, Ваше Величество, не сыпьте соль на рану, — вздохнул я. — По-хорошему — так эту козу давно бы пора под нож. Будь я умным человеком — так бы и сделал. Уже и молока не дает, проку от нее никакого, но Аня в свое время вся изрыдалась — мол, Манька, это память о покойной матери. Барышня сиротой осталась рано, лет в десять, если не раньше, — пояснил я, — всю работу по хозяйству на себя взяла. А коза ей единственным утешением стала. Как же ее под нож? Живет у меня в сарайке — так пусть живет. Уж как-нибудь животинку прокормлю.

— Необычно для деревенской барышни, — покачал головой император. — У крестьян, как правило, более практичный подход к животным. А я поначалу думал, что Анна тоже на эту дурацкую моду поддалась.

Не сообщить ли государю, что моду на козочек запустила в широкие массы сама Анька? Нет, не стану. Мода — такая вещь, что никогда доподлинно неизвестно, что послужило спусковым крючком.

— Теперь о более важном, — сказал император. — О вашем творчестве. Папочку я с собой не взял — в Царском селе она, но самое главное помню. Не стану вдаваться в художественные особенности — я не критик, пусть они свой хлеб отрабатывают… Мне ваши рассказы нравятся — некоторые больше, некоторые меньше, но так и должно быть. Я о другом.

Его Императорское Величество внимательно посмотрел на меня. Не иначе, сейчас начнется разговор о тех открытиях и изобретениях, которые упоминаются в рассказах.

— Ваш Крепкогорский со своим другом обсуждает, что существует четыре группы крови, — сказал император. — Я не поленился, решил справочки навести. Один наш известный медик — кстати, академик вначале посмеялся, сказал, что глупые книги не читает, потом задумался, и сказал — мол, идея-то сама по себе неплохая. Возможно, это бы позволило делать переливание крови. При кровопотерях уже пытались его делать — и от человека к человеку, даже и от свиньи, Иной раз и получалось, а чаще всего нет. Вот, если бы автор подсказал — как установить эти самые группы?

— А это просто, — сообщил я. — Пусть академик своему лаборанту задание даст — набрать кровь в пробирку, закупорить ее как следует, потом в носок положить.

— В носок⁈

— Совершенно верно, — кивнул я. — Пробирку в носок, к носку веревочку привязать — и, раскручивать, пока не устанет. Ну, а потом, когда рука устанет, кровь под микроскоп сунуть, на предметное стекло. В крови такие мелкие штучки будут — похожие на монетки, так пусть они их считают. Понабирают разную кровь, установят — где и сколько монеток, вот тогда они все четыре группы и откроют. Сам я на славу не претендую, пусть им и лавры, и премия какая-нибудь престижная.

Государь император с удивлением смотрел на меня, а я, делая безмятежный вид, уставился на него.

— Иван Александрович, а почему носок-то?

— Ну, носок — это для начала, пока ничего иного под рукой нет. Потом ученые какую-нибудь крутящуюся машинку придумают. Я уже и название придумал — центрифуга. Чтобы пробирки вставлять, раскручивать. Ученые у нас умные, изобретут. Им механики помогут.

Государь опять встал, прошелся по кабинету. А я, грешным делом, лишь слегка приподнял свою задницу, но потом опять сел. Будем считать, что император мне разрешил. Только бы не спросил — как это мне в голову пришло? Как же.

— И как вы до всего этого додумались?

Ну да, я бы тоже спросил.

— Ваше величество, я же судебный следователь, — принялся я объяснять, на сей раз вставая с места. Неприлично же, если царь стоит. — У меня мысли немножко в другую сторону шли. Допустим, мы уже научились определять, что на месте происшествия кровь, а не краска там, не варенье. Но до сих пор не можем различать — человеческая ли кровь, или, скажем, кровь животного? А еще потребуется различать — от какого человека кровь? Может, там кому-то нос разбили, а мы это посчитаем за убийство? Вот, думал я думал, да и надумал, что кровь каждого человека индивидуальна, но не настолько, чтобы у каждого была индивидуальная кровь. У ребенка должна быть кровь, схожая с родительской, но тут не понятно — от матери или от отца? Подумалось — четыре группы должно быть, не больше. А насчет носка, так вспомнилось, как молоко в сепараторе крутится, сливки от обрата отделяет. И кровь, она в сущности, такая же жидкость, как и молоко. Значит, должно что-то от чего-то отделяться.

Ух, сам запутался в своем собственном объяснении. Еще бы. Пришлось все с ходу придумывать. Да, а про носок-то откуда? Не помню. Скорее всего, из какой-нибудь книги про апокалипсис, когда выжившие создавали центрифугу с помощью подручных средств.

— М-да… — только и сказал государь. — Причудливо же у вас мысль идет. Литератор. А ледокол вы как придумали?

— А все также, раздумывая о раскрытии преступлений, — нахально заявил я. — Просто писать о двух друзьях, влюбленных в одну девушку, о любовном треугольнике — обыденность. Что я о любви после Пушкина или, после Тургенева, нового скажу? А вот если туда что-то интересненькое добавить — экспедиция к полюсу, корабли, так совсем иное дело. Я уже понял, что нужно писать так, чтобы читали разные читатели. Кому-то будет интересна любовь, кому-то технические новшества, а кому-то — немножко юмора.

— Так что с ледоколом-то? — с нетерпением перебил меня государь.

Пока болтал, успел придумать правдоподобную версию.

— Опять-таки, есть судебная дисциплина — трасология. Изучает различные следы, оставленные во время преступления. И след от пули, и отпечатки пальцев. Надеюсь — в ближайшее время сможем сопоставлять и запахи, и ниточки от одежды, которые убийца оставил. Нет таких преступлений, чтобы преступник не оставил чего-то такого, за что мог бы зацепиться следователь. Но след, разумеется, со следами человека ассоциируется. Тоже, кстати, доказательство — отпечаток подошвы, размер ноги, глубина. Человек, когда ступает по снегу, поднимает ноги. Дети, понятное дело, снег пинают, из-за чего и обувь портится, и нагоняй получают. Вот и подумал — почему бы ледоколу тоже не наступать сверху? Если он целиком не сможет — пусть хоть частично. Придумал, в рассказ вставил — не пропадать же добру?

— Кажется, достаточно убедительно, — хмыкнул император.

Еще бы не убедительно. В