Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

Василий Михайлович вздохнул. Здесь, на краю земли, казалось, жизнь текла своим чередом. Солдаты гарнизона, морские офицеры на берегу, местные жители, смутно понимающие, что происходит где-то там, в сердце России. Они ждали приказов, ждали ясности. А ясность была только в одном: прежней России, с ее Екатериной, с ее Сенатом, с ее Паниными и Чернышевыми — больше нет. Есть другая. С другим царем-самозванцем, с другими правилами и манифестами, с другими, порой совершенно невероятными, людьми у власти.

Его раздумья прервал адъютант, молодой офицер с испуганным лицом.

— Ваше сиятельство… простите… там… фрегат прибыл. Подходит к рейду.

Долгоруков повернулся к морю. Вдалеке, медленно рассекая волны, действительно шло парусное судно. Фрегат. Разглядеть подзорную трубу было еще трудно, но силуэт был знакомым. Русский фрегат.

— Русский? Не турецкий? — все же решил уточнить.

— Никак нет, сиятельство! Наш. Флаг Святого Андрея.

Вскоре стало видно и имя на борту — «Святой Николай». И флаг… да, Андреевский.

На палубе столпились люди. Фрегат подошел ближе, спустил якорь. От борта отвалил командирский катер.

— Капитан фрегата просит дозволения на высадку, ваше сиятельство. И… с ним вице-адмирал. Сенявин. Его вымпел.

Долгоруков нахмурился. Сенявин? Алексей Наумович? Старый морской волк, один из немногих, кто остался на Черном море после того, как бОльшая часть всего российского флота была переброшена с Балтики в Средиземное море во время последней войны. Фрегат не «черноморец», а как раз из тех эскадр, которые под командой вице-адмирала Елманова. А Сенявин… он, кажется, собрался зимовать со своей Донской и Азовской флотилией где-то… под Очаковом? В Балаклаве? Или на Босфоре с одним из своих кораблей?

— Дозволяю. И велите проводить контр-адмирала сюда, на мыс. Я его здесь приму. И поставьте временную ставку. Стол, стулья… И чаю бы. С коньяком. Хоть и не по уставу, но замерз я.

Адъютант кивнул, побежал отдавать распоряжения. Вскоре на мысу, у невысокой сторожевой башни, появился походный стол, накрытый поспешно брошенной скатертью, два складных стула и дымящийся самовар. Долгоруков подошел к столу, налил себе чаю, плеснул коньяка из бутылки. Приезд Сенявина был неожиданным. Что могло его привести сюда, да еще и на не своем фрегате, в такое время? И что за груз на борту? Лица моряков на палубе корабля казались чересчур скорбными.

Вскоре по склону мыса поднялись люди с катера. Впереди, тяжело ступая, шел контр-адмирал Сенявин. Мундир его был в складках, словно он долго ночевал в нем в тесной каюте. Лицо осунувшееся, глаза покрасневшие, на лбу — испарина, несмотря на прохладу. За ним следовал командир фрегата и несколько офицеров. А чуть поодаль… четверо матросов в строгой одежде, несущих нечто длинное, обернутое темной тканью. У Долгорукова оборвалось сердце. Гроб.

Сенявин подошел, с трудом склонил голову в приветствии.

— Ваше сиятельство… князь… какая неожиданная встреча.

— Примите соболезнования, Алексей Наумович, — Долгоруков кивнул на гроб. — Кто… кто это?

Голос Сенявина дрогнул.

— Елманов. Вице-адмирал Елманов. Михаил Иванович.

Долгоруков снял шляпу, перекрестился. Елманов… Один из старых, заслуженных адмиралов. Что с ним случилось?

— Как… как это произошло? Он был болен?

— Сердце, князь, — Сенявин тяжело вздохнул, провел рукой по лицу. — Не выдержало. Он… он очень переживал. Вести из имения… страшные. Крестьяне… разграбили всё. Сожгли дом… Зверства… Михаил Иванович принял это слишком близко к сердцу. Говорил… говорил, что жизнь кончена… И вот…

Он махнул рукой в сторону гроба.

— Скончался две недели назад. Завещал… завещал похоронить себя в фамильном склепе.

Сенявин взглянул на гроб, потом на Долгорукова, потом на степные просторы, лежащие перед ними. В его глазах читалась полная растерянность.

— Я… я забальзамировал тело. Как смог. И повез. На фрегате. Куда же еще? На дорогах… неспокойно, говорят. Грабежи… мятежные казаки… Я думал, морем… через пролив… а там…

Он осекся, снова посмотрел на Долгорукова. Ждал сочувствия, понимания трудности своего положения. Как провезти гроб через всю страну, охваченную бунтом?

Василий Михайлович поставил чашку чая на стол. Подошел к краю мыса, вгляделся в степь. Потом обернулся.

— Дороги, Семён Иванович, сейчас вполне безопасные. По крайней мере, те, что контролирует новое Правительство. А насчет мятежных казаков… Вы ошибаетесь. Они не мятежные. Они правительственные.

Сенявин вздрогнул. Видимо, слухи о новом порядке, о Петре Федоровиче, до него в полной мере еще не дошли. Или он отказывался в них верить.

Долгоруков решил не тянуть. Лучше сказать сразу.

— Алексей Наумович. Я… и генерал-фельдмаршал Румянцев… мы присягнули.

— Самозванцу⁉

Гроб, стоявший неподалеку, казалось, покачнулся. Сенявин побледнел. Его офицеры замерли, уставившись на князя с широко раскрытыми глазами.

— Присягнули? Кому… кому вы присягнули, князь?

— Петру Федоровичу. Императору Всероссийскому. Он в Москве. Точнее уже в Петербурге. Принял присягу Румянцева и моей армии на Оке. Мир заключен. Вся 1-я армия и большая часть 2-й перешли под его командование. И я здесь, в Крыму, принял начальство по его указу. Получил чин генерал-фельдмаршала и приставку Крымский к фамилии.

Сенявин опустился на стул, словно подкошенный. Он обхватил голову руками.

— Господи… Что… что происходит…

Долгоруков собственноручно налил контр-адмиралу чаю, не экономя, как и себе, налил туда коньяку.

— Происходит то, Алексей Наумович, что прежней Императрицы нет. Она погибла. А Россия без Государя не может быть. Присяга принесена. Порядок восстанавливается. Насколько быстро — зависит от нас. Вам я тоже советую присягнуть. Пишите в новое Адмиралтейство. В Москве. Пишите напрямую Петру III. Он быстро отвечает, курьерская служба уже восстановлена.

— Адмиралтейство… А как же Кронштадт? Там же дом у многих офицеров… — прошептал Сенявин, словно не веря. — А… а как же эскадры? Они в Аузе. На ремонте. Зима… шторма… Как я… что мне делать? Какие приказы ждать?

Он совершенно не походил на себя — на адмирала, вставшего полгода назад на пути втрое превосходящего турецкого флота и не пропустившего его в Азовское море.

— Пишите, Алексей Наумович. Новое правительство начало работу. Поступают средства на выплату окладов в армии, продовольствие. Значит, и флот не оставят. Придется перегнать линейные корабли и фрегаты после ремонта и килевания сюда. В Керчь.

Сенявин поднял голову. Его глаза все еще были полны растерянности, но в них мелькнула искра профессиональной оценки.

— В Керчь? Но Ахтияр и Балаклава… Там бухты лучше. Глубокие, защищенные.