Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца - Михаил Александрович Михеев

– Лучше в броневике, – Фрунзе представил себя внутри тесной, громыхающей коробки танка, и лезть в нее сразу расхотелось. – Там дышится лучше.

– Понятно, – с неопределенной интонацией протянул танкист. – Курт, головой отвечаешь.

– Яволь, – из темноты выдвинулась темная фигура, увенчанная фуражкой с высокой тульей. – Майор Борман, герр генерал. Прошу.

Немец? Фрунзе удивился, но так, слегка. В конце концов, среди его летчиков немецких добровольцев хватало, почему бы им и в пехоте не быть? Просто раньше не видел. А Борман, между тем, довел его до штабного бронетранспортера, махнул рукой, мол, залезайте, и отправился куда-то по своим делам. Оставалось только подчиниться и наблюдать за тем, как к госпиталю подъезжают тяжелые крытые автомобили, в которые сноровисто переносят раненых. Эвакуация шла четко и быстро, да и людей сейчас хватало.

Раненых погрузили с прямо-таки невероятной скоростью. Все слишком хорошо понимали, что шанс выжить у них один-единственный и второго не дадут, поэтому, несмотря на усталость, трудились как проклятые. Хорошо еще, японцы понимали, что с ними способны сотворить восемь русских танков, и в героев играть не пытались. Залегли, отбежав метров на пятьсот, и оттуда пуляли из винтовок в белый свет, как в копеечку. От этого бестолкового огня вреда, в общем-то, не было, разве что одному старшине, тут же покрывшему самураев отборным русским матом, прострелили случайно полу шинели. Учитывая, что она к тому времени уже походила больше на ком грязи, заметить дырку даже с пары метров вряд ли получилось бы. Но старшина был расстроен и обижен на весь свет, так что ругался долго и неизобретательно.

Между тем, в бронетранспортер к Фрунзе поднялись оба майора. Вначале Петров, тут же разложивший на полу карту и принявшийся подсвечивать себе фонариком, а буквально через минуту – Борман. Сел на откидную скамейку, устало откинулся к прохладному металлическому борту.

– Разведка вернулась? – не оборачиваясь, спросил Петров.

– Да. Ты был прав.

– Угу. Значит, действуем по моему варианту.

– Вот удивятся…

– Негативные моменты жизни самоедских племен не вносят негативных изменений в половую жизнь урядника.

Офицеры переглянулись и громко захохотали. Фрунзе не удержался и тоже фыркнул – он эту фразу помнил еще по Американской кампании. По слухам, ее как-то ляпнул уже ставший тогда живой легендой адмирал Лютьенс. По-русски. А потом выдал адаптированный под солдатский юмор вариант, с шерифом и неграми. Но среди офицеров, воевавших тогда в Америке, прижился почему-то именно этот, с урядником.

Борман, отсмеявшись, тоже склонился над картой и принялся что-то быстро говорить на смеси русских и немецких слов. Петров отвечал в том же стиле. При этом, судя по рубленым фразам, понимали друг друга офицеры с полуслова. Такое бывает, если люди не просто давно знакомы, а не первый месяц воюют вместе и притерлись, как две шестерни в идеально подогнанном механизме. При этом генерала, который вроде как бы старший по званию, они словно не замечали. Немного обидно даже, но Фрунзе понимал, что они правы, все равно от него здесь и сейчас толку не было.

Наконец (хотя длился их совет пару минут, не более, Фрунзе он показался вечностью) майоры закончили, и Борман, выпрыгнув из бронетранспортера, принялся раздавать указания. Солдаты – и немцы, и русские – слушались его, как маму родную – видимо, авторитетом он пользовался немалым. Петров же повернулся к Фрунзе, голос его был спокоен и тверд, как засохший пряник.

– Будем прорываться. Назад уже не получится, но мы постараемся ударить туда, где нас не ждут. Я вас прошу, товарищ генерал, постарайтесь не высовываться. Для полного счастья не хватало еще случайную пулю словить. Все, я пошел, – с этими словами Петров выпрыгнул из машины и направился к своему танку, зато вместо него сразу же залезли два флегматичных немца, которые принялись возиться возле установленного в передней части кузова, за массивным щитом, крупнокалиберного пулемета. Еще через несколько минут машины тронулись.

Полковник Такаяма был спокоен, и внешне, как полагается самураю, и внутри. Не потому, что был флегматиком или же все вокруг обстояло замечательно. Просто он был доволен собой.

Вообще, в последние дни ситуация выглядела не лучшим образом. Уже практически рухнувшая оборона Советов каким-то неведомым образом все же устояла, а японское наступление, еще недавно казавшееся неудержимым, напротив, замедлилось, стремительно выдыхаясь, а потом и вовсе встало. Видимо, кто-то наверху решил сделать хорошую мину при плохой игре, продемонстрировав вышестоящим, что так и задумывалось, и теперь японцы укрепляли собственные позиции и старались уничтожить окруженные русские части, которые все еще представляли угрозу. Получалось, откровенно говоря, не очень.

В частности, его полку (еще недавно это была полнокровная дивизия, но сейчас, по-прежнему числясь таковой, она едва-едва тянула на полк) уже несколько дней не удавалось расковырять оборону всего-то батальона, окопавшегося, по донесениям разведчиков, вокруг госпиталя. Честно говоря, сам полковник предпочел бы дать русским возможность уйти и утащить с собой раненых. Не из человеколюбия, а чтобы дополнительно нагрузить их и без того работающих на пределе медиков. Однако приказ был однозначен: уничтожить, а Такаяма еще не достиг звания, дающего права на собственное мнение в таких вопросах. Вот и приходилось терять людей в бесплодных атаках.

А людей Такаяма очень не любил терять. Не потому, что их было жалко. Он, в отличие от многих генералов, так и не обретших должной гибкости мышления даже в тяжелейшей войне с США, не просто учился в Европе. Он еще и понял основу взгляда на жизнь европейцев. Деньги надо зарабатывать потом и кровью. Кровью врагов, потом рабов. А терять своих людей – это уже обратный процесс.

Полковник вздохнул, когда взгляд его упал на позиции только-только подтянутых к месту боя тяжелых орудий. Во-во. Только подтянули – и тут советская авиация. А орудия даже замаскировать не успели, русские самолеты попросту смешали их с землей. Он тогда, после налета, выбравшись из ямы, в которую сиганул не хуже молодого солдата, и выплюнув изо рта песок, еле сдержался, чтобы не заорать от ярости. Удержало лишь осознание того, что у соседей дела обстоят как бы ни хуже.

Но все равно паршиво. Без артиллерийской поддержки штурмовать русские позиции можно хоть до посинения. Вон, совсем недалеко, днем без бинокля видно, торчат выгоревшие остовы с таким трудом доставленных сюда танков. Русские успели зарыться в землю, а в обороне они лучшие из лучших. Это еще отец, раненный под Порт-Артуром, говорил. Наступают так себе, не лучше других, но дай им время подготовиться – и закопаются, как кроты. Выкурить их при