Барин из провинции - Дмитрий Валерьевич Иванов

По жилой площади дом — метров сорок с кухней, не учитывая сеней и летней комнаты на втором этаже. Не хоромы, но жить можно. Нам троим — в самый раз: в одной комнате я, например, в другой — Владимир и Тимоха. Мне, конечно, комнатка побольше, им — поменьше.

А на участке неожиданность: растет картошка! Примерно, рядков десяток посажено, ну и зелени несколько грядок. Этого у них отнимать не буду, а вот урожай сливы и яблок — уже мой будет. Всего на участке четыре дерева: два перед домом — похожи на клёны, широколистые, тень дают добрую; и два плодовых позади — скромные, но ухоженные. Видать, приглядывали. Сам участок, на глаз, метров двенадцать на двенадцать. А может, в ширину и поболе… Ладно, померяю потом.

В доме хозяйничать не стал, лишь осмотрев его мельком, буркнул:

— Стекла не побейте, будете съезжать.

Бабка с Авдотьей ходят сзади, и морды у них кислые. Тетка уже не канючит сдать ей жильё, и то хорошо — место мне нравится и участок тоже. Сам буду жить! Да, кстати, и живность на участке тоже имеется — курей десятка два и коза.

— Значит так: урожай — ваш, на курей и козу не претендую. Мебеля какие были при заселении? — задаю я вопрос с подвохом, так как мне Анна в подробностях рассказала, что оставила в доме.

— И на том спасибо. А мебель — вся наша, купленная, — торопливо врёт Авдотья.

— Не греши! — злится бабка, и на этот раз удар клюкой достигает цели. — Кровати обе, столы дубовые, два шкапа с посудой — всё оставим, что Аннушкино… Ох, горе-то какое, виновата я, прости Господи… Ты лучше скажи, милок: как она там? Соскучилась я по ней, сил нет. Раньше письма писала, а ныне не могу — руки дрожат…

— Починил я в погребе, надо бы рассчитаться, хозяйка! — Михаил, оказывается, не тут живёт. То-то я ни детских вещей в доме не видел, ни мужских.

— Так барин и рассчитается, ему пользоваться, — ядовито заметила Авдотья.

Можно было поспорить — мол, верни имущество в том виде, что брала. Но из-за гривенника ругаться? Ну уж нет! Рассчитался. Хотя деньги у меня летят со страшной силой — рублей триста уже потратил из двух тысяч! Может, и вправду сдать им домик, а самому поискать подешевле?

— Нормально она уже. Я её к себе в поместье забрал, в маминой комнате поселил, — снизошёл до ответа я.

Ведь бабка и в самом деле не виновата. Это дочь её наглая. Хорошо ещё, что Авдотья — баба умная и понимает: против дворянина тяжбу в суде не потянет. Может, им добавить недельку на выезд? А самому где жить? Дорогие тут гостиницы, а те что подешевле наверняка имеют недостатки в виде клопов тех же или пьяных постояльцев. Нет уж. Благотворительность — дело благородное, но когда-нибудь она мне боком выйдет. Надо в себе это дело изживать. Ещё предстоит полно вещей в дом покупать — бельё, посуду и прочее.

Едем обратно в «Негу Персии». По пути заглядывая в разные гостиницы — всё же где-то надо будет перекантоваться пару дней, пока дом освобождают. Присмотрел вроде парочку — без пансиона, но зато по три рубля за номер. Терпимо.

А обедать… вон, на вывеске обещают кормёжку за полтину. Не разорительно.

— Зайдём? — предлагаю.

Мои спутники не возражают. Место оказалось вполне пристойным: чисто, просторно, официант не хамит. Комплексный обед и впрямь стоит всего пятьдесят копеек. В зале — в основном молодёжь: студиозусы, мелкие чиновники, какой-то писарь, судя по портфелю.

Вот этот вот, к примеру, с виду вполне скромен, но важен. Представился: служит, говорит, в «приказе общественного призрения». Что за зверь такой — не знаю. Но звучит внушительно. Сидим теперь вместе, беседуем.

— Богоугодные дела, сироты, больницы, приюты, — доброжелательно рассказывает дядя о своей службе.

И впрямь — достойный человек.

— Нанимаем иногда студентиков тутошних — по двенадцать копеек в час, на разную работу. Вот сейчас, например, ищем двух истопников в Московский воспитательный дом.

Вроде бы и не мне предложил, а так — проинформировал, но немного покоробило. Платьем бы мне заняться: в дороге и камзол, и сюртук, и даже жилетка пострадали.

— Милостью монаршей мы не обделены, — с улыбкой добавляет чиновник. — Но жертвователям и меценатам завсегда рады!

А нет, не работу он мне предлагает, а жертвовать. Тем более не готов, пока.

— Поговаривают, что отдадут нам каменные корпуса, оставшиеся после пожара 12-го года от Слободского дворца на Яузе… — с воодушевлением начинает дядя.

Вообще неинтересно. Вот сразу развести на деньги хотят. Но я воробей стреляный — отказываюсь, и уходим. Да и поели мы уже, надо ехать в «Негу Персии», выселяться.

Ольги ещё нет, зато попалась мне Эльвира, и вид у неё цветущий и пахнущий. В смысле, благоухает девица парфюмом за версту.

— Съезжаете уже? — невинно осведомилась красотка.

— Да, нашёл подешевле, — отвечаю небрежно.

Про свой домик я не говорю, зачем ей знать? А надувать щеки и казаться богатым смысла не вижу.

— И то верно, — улыбается девушка. — Деньги можно куда интереснее потратить. Не желаете зайти? Я вам покажу… кое-что.

Развели меня как последнего лопуха! Едва зашёл в номер к Эльвире, как она ловко прикрыла за собой дверь и… впилась в меня поцелуем. Чувствую себя той самой девушкой из анекдота, которую парень позвал «покормить рыбок», а там — банка с килькой и кусочек хлеба. То есть меня позвали не посмотреть на что-то… Хотя вот прям сейчас показывают то, что видеть больше всего и хотелось: две упругие девичьи наливные груди — Эльвира расстегнула блузку!

Прёт мне… неужели я её привлёк как мужчина? Не спорю, некоторая смазливость в лице у Лёшеньки имеется, но чтобы вот так сразу накинуться с порога… Хе-хе, похоже, барончик скоро получит рога.

Жадно целую в ответ, пытаясь облапить девушку во всех местах, и хочу ухватить за грудь, но Эля, уже по пояс голая, сама прячет её в своих ладошках.

— Всего двести рублей ассигнациями — и я ваша. Два или три часа до вашего выезда у нас есть!

— Сколько? Да я за двести рублей воробья в