Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов

с некоторым разочарованием отметил, что не было ни одного стола в углу или с краю, чтобы нам спокойно можно было побеседовать с Иваном Дмитриевичем. Все столы были заняты — купцы, ремесленники, заезжие торговцы, несколько человек, похожих на чиновников, — обычная публика для подобного заведения. Многие уже изрядно выпили и громко обсуждали свои дела, не особо заботясь о том, что их могут подслушать.

Я заметил, что Иван Дмитриевич кивнул хозяину таверны, и тот кивнув ему в ответ, глазами показал куда-то в сторону. Я проследил взглядом и увидел дверь в какое-то подсобное помещение — небольшую, неприметную, которую легко было пропустить, если не знать о её существовании. Иван Дмитриевич сразу же туда направился, не говоря ни слова, словно для него это было обычным делом.

Я последовал за ним, но тут навстречу поднялся Захар, ожидавший меня. Он нарочно громко сказал, так, чтобы перекрыть шум голосов:

— Егор Андреевич, как вы велели, комнаты я снял, ужин тоже заказал. Вот-вот должны принести.

По всей видимости, он узнал Ивана Дмитриевича — в его глазах мелькнуло что-то похожее на настороженность и недоверие.

Я слегка приподнял руку, давая понять, что всё в порядке, и ответил:

— Дела у меня важные, Захар. Ты ужинай, а то, что мне заказал, скажи, чтоб удвоили заказ и принесли к нам.

Я кивнул в сторону Ивана Дмитриевича, который как раз остановился и слегка повернулся в нашу сторону, ожидая, пока я закончу разговор.

Захар кивнул, хотя по его лицу было видно, что ему не слишком нравится эта идея:

— Хорошо, — сказал он сухо, но добавил почти шёпотом: — Буду неподалёку, если понадоблюсь.

Я благодарно кивнул и направился к двери, у которой всё ещё ждал Иван Дмитриевич.

Мы открыли дверь и оказались в узких коридорах, по которым, слегка попетляв, открыли следующую дверь и очутились в отдельном кабинете. Это было небольшое помещение, примерно три на четыре метра, что-то по типу вип-зоны, что ли. Судя по обстановке, тут можно было спокойно покушать и провести приватную беседу без лишних ушей.

Стены комнаты были обиты тёмным деревом, а на полу лежал потёртый, но всё ещё красивый ковёр, приглушавший звуки шагов. В центре стоял массивный стол из дубовых досок, окружённый четырьмя стульями с высокими спинками. На столе уже была расставлена посуда, в углу на небольшом столике стоял графин с водой и несколько стаканов. Масляная лампа, подвешенная к потолку, давала достаточно света, чтобы осветить всё помещение, но не настолько яркого, чтобы слепить глаза.

Как только мы расположились за столом, хозяин таверны материализовался тут же, словно из воздуха:

— Сейчас принесут ужин, ваши превосходительства, — сказал он, кланяясь Ивану Дмитриевичу и мне.

— Отлично, — сказал я, потирая руки в предвкушении. — А то так кушать хочется, что переночевать негде, — хмыкнул я, — а уж говорить так вообще сил нет. — Последнее я сказал больше для Ивана Дмитриевича, надеясь намекнуть, что сначала нужно утолить голод, а потом уже вести серьёзные разговоры. Тот лишь тяжело вздохнул — не знаю, притворно или на самом деле.

Ужин тем не менее принесли быстро, причём сам хозяин таверны, что говорило о важности гостя, с которым я имел честь ужинать. На столе появились блюда с жареным мясом, какой-то птицей, тушёные овощи, свежий хлеб, миски с похлёбкой и графин с вином. Запах еды был настолько соблазнительным, что у меня чуть не закружилась голова.

Я бросился на еду с таким остервенением, что Иван Дмитриевич только улыбался, наблюдая за скоростью поедания всех вкусностей, которые были принесены. Он сам ел мало и неторопливо, словно пища была для него лишь необходимостью, а не удовольствием. Время от времени он отпивал вино из своего кубка, но больше для вида, чем из желания выпить.

Я же, напротив, ел с аппетитом, мясо было приготовлено отлично — сочное, приправленное какими-то травами, которые придавали ему особый вкус. Хлеб — свежий, ещё тёплый, с хрустящей корочкой и мягким мякишем. Даже простая похлёбка казалась настоящим деликатесом после дня, проведённого в разъездах и разговорах.

Пока я ел, Иван Дмитриевич терпеливо ждал, не начиная разговора. Он понимал, что сейчас я не в том состоянии, чтобы вести серьёзную беседу. Вместо этого он разглядывал комнату, словно искал в ней что-то интересное, иногда бросал взгляд на дверь, будто ожидая, что кто-то может войти, но большую часть времени наблюдал за мной с каким-то странным выражением, которое я не мог понять.

Наконец, когда голод был утолён, я откинулся на спинку стула и вытер губы. Чувство сытости и тепла разлилось по телу, принося с собой удовлетворение и некоторую сонливость, которую, впрочем, я старался побороть.

— Благодарю за угощение, — сказал я, поднимая кубок с вином. — Давно не ел так вкусно.

Иван Дмитриевич кивнул, принимая благодарность, хотя это была и не его заслуга:

— Здесь неплохо готовят, — сказал он.

Я сделал глоток вина — терпкого, с лёгкой кислинкой, но приятного на вкус, — и поставил кубок на стол.

— Так о чём вы хотели поговорить, Иван Дмитриевич? — спросил я, переходя к делу.

Иван Дмитриевич посмотрел на меня, слегка приподняв бровь, словно оценивая, готов ли я к серьёзному разговору. Я кивнул, давая понять, что сыт и вполне способен воспринимать информацию. Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и начал разговор:

— Егор Андреевич. Слухи до нас дошли, что у вас в соседней деревне беда случилась. И говорят, что если бы не вы, то человек бы умер, а сейчас живёт, и даже на поправку пошёл. Поговаривают, что вы с того света его вытащили. Правда, сначала разрезали, как свинью на разделке. Внутри тела ковырялись, что-то там поправили, потом зашили обратно.

Я лишь удивился, во-первых, тому, как так, в общем-то, относительно быстро он узнал об этом, и, во-вторых, кто же все-таки слил информацию, ну, пусть и не слил, но в красках поведал ему об операции.

Утаивать правду не было смысла — слишком много свидетелей видело, как мы с Ричардом спасали того крестьянина.

Подняв на него взгляд, спросил:

— Иван Дмитриевич, вас интересуют тонкости проведённой операции? Так это вам больше нужно у Ричарда спрашивать, он её проводил, он ведь лекарь, а я так, лишь помогал — там поддержи, сям подсвети.

Иван Дмитриевич подался вперёд, и свет лампы выхватил его лицо из темноты. Глаза его блестели холодным, расчётливым блеском. Мне показалось, что я