Кинжал Немезиды - Дмитрий Чайка

щенка глупого разобьет, а меня прирежет, и в своем праве будет. Или, что еще хуже, связанную, как овцу, в Энгоми отправит, и господина нашего опозорит этим. А если Орест победит, то, получается, это я верного слугу ванакса погубила! Мне государь такое нипочем не простит. И зачем я пошла на это? Дура! Как есть дура! Я не говорила никому, Владычица, а тебе скажу. Хотела я услугу великую господину нашему оказать, и милость его в ответ получить. Чтобы он мое желание выполнил. Счастья женского хочу! Замуж хочу! За человека достойного, которого почитать буду, и которому детей рожу. Одна жена хочу ему быть. Чем я хуже Нефрет? Да я за один такой взгляд, который на нее муж бросает, все на свете отдать готова. На меня ведь никто так не смотрел! Никогда! Ни Агамемнон, ни Менелай. Даже господин наш натешился вволю и отставил от себя. Отослать решил подальше, чтобы жена его поедом не ела.

Феано перевела дух и зашептала снова, вглядываюсь в корявую каменную фигурку, стоявшую перед ней.

— Кому рассказать, так не поверит никто! Я не хочу второй женой к царю идти. Я ведь тогда и года не протяну, меня Креуса со свету сживет. Или дымом жаровни отравит, или со скалы сбросит, или яду поднесет. Завидует, гадина, красоте моей. И в Египет я тоже не хочу. Думала, там жизнь будет богатая и беззаботная. Знай себе, расчесывай волосы, наряжайся и служанок по щекам бей. Не жизнь, а лепешка с медом. А она ведь совсем не такая, жизнь царицы. Мне Асия, сука лживая, много чего о Египте рассказала. В Доме Уединения война идет день и ночь. Царицы и наложницы травят друг друга напропалую, оговаривают. Каждая свое дитя толкает к трону, и на этом пути готова убивать без разбора. Там, в Черной Земле, чужаки за грязь почитаются. И я там как грязь была бы. Я же не умею так, как они… Это ведь родиться нужно в царской семье, чтобы с молоком матери всю эту мерзость впитать. Возвысил меня господин, а я, как была служанкой, так служанкой и осталась. Научилась только важный вид делать, платья дорогие носить и есть медленно, как будто неголодная. Даже если голодная. Не вынести мне такой жизни, нипочем не вынести. Так и умерла бы без ласки, без теплого бока рядом, одна на этом свете, и чужая всем. Даже сына своего видеть не смогла бы. А теперь все еще хуже стало. Если Электре рассказали здесь, кто ее сестру погубил, тогда мне и вовсе конец. С чего бы она на меня волком смотреть начала? Сразу, как пришли сюда, словно подменили ее. Или она с самого начала знала все и притворялась? Она тоже ведь во дворце росла, тварь лицемерная… Что же это получается, она в лицо улыбалась, косы мне плела, а сама привела сюда, как овцу под нож? Да что же они все за люди такие? Или это наказание твое, Богиня, за то зло, что я сама совершила? Великая жрица вещала в Храме про воздаяние за грехи, так это оно самое и есть! Пощади, Владычица, не хотела я смерти царевны Ифигении! Я тебе жертвы небывалые принесу-у-у…

Феано заплакала навзрыд, размазывая слезы по щекам. Ее колотило от страха, хотя пока что никто ей не угрожал. Напротив, с ней вели себя отчужденно-любезно. Да только она, хоть и простушка, но кое-что соображает, а потому будущее свое видела коротким и безрадостным. А убежать отсюда невозможно никак. Догонят вмиг. Корабли на берегу сохнут, а горные заставы стерегут дороги от лихих людей. И собственная охрана ее вся как на подбор, из троянцев, ближних людей царицы Креусы. Не понять, то ли защищают они ее, то ли сторожат. Феано в ловушке, только сама не понимает почему. Хотели бы убить, уже давно убили бы. И от непонимания того, что происходит, ей еще страшнее становится.

Феано, у которой закончились слезы, повернулась к старухе-жрице, что стояла неподалеку и смотрела на нее с жалостью.

— Помоги, матушка! Яви волю богини. Я же знаю, ты можешь.

— Пойдем со мной, дитя, — кивнула жрица. — Ты давно сюда ходишь. Владычица видит тебя. И жертвы твои ей угодны.

Старуха пошла к Касталийскому ручью, что журчал неподалеку, и сбросила наземь хитон. Тощее, дряблое тело с вислыми грудями тут же покрылось гусиной кожей на холодном ветру, но жрица мужественно омылась в священной воде и оделась вновь. Немыслимо служить Богине, будучи нечистой. Она повернулась к Феано и поманила ее за собой. Пещера, где творится таинство, прямо здесь, в склоне священной горы Парнас.

Жутковатая полутьма заставила Феано зажмуриться. Она поморгала, привыкая к ней, и понемногу очертания святилища стали проступать из сумрака. Жрица сидела в десяти шагах от нее, глубоко вдыхая. С каждым вдохом ее взор туманился, а в глазах появлялась что-то страшное, неземное, потустороннее.

— Спрашивай! — чужим, хриплым голосом произнесла жрица.

— Скажи, Владычица, — торопливо сказала Феано, — смогу ли я выбраться из той пропасти, куда толкнули меня? Как спастись мне?

Жрица запрокинула голову, заскрежетала зубами и завращала глазами, как безумная. Из ее тощей груди вырвался свист, и она заговорила, выплевывая отдельные слова.

— Тот, кто грязен, станет чист… Тот, кто низок, станет высок… Тот, кто пойдет на закат, окажется на восходе… Тот, чье железное сердце ты расплавишь в жертвеннике Великой Матери… Только он спасет…

— Ничего не понимаю, — в ужасе прошептала Феано, но все уже закончилось. Пифию два жреца увели, взяв под руки, а ее саму выпроводили вон.

Деревушка Пифо, где и жил царь Строфий со своей семьей, стояла в трех стадиях от этого места. Горстка убогих лачуг, где жило две сотни человек, опротивела Феано до невозможности, но сделать ничего нельзя. Раньше весны ей отсюда не вырваться.

— Тот, кто грязен, окажется чист, — повторяла она без остановки. — Тот, кто низок, станет высок. Тот, кто пойдет на закат, окажется на восходе. Тот, чье железное сердце я расплавлю в жертвеннике Великой Матери. Только он спасет.

Пифии всегда выражались туманно, и Феано не могла разгадать эту загадку, как ни билась. Хоть и казалось это пророчество безумием, но она поверила в него сразу и навсегда. У нее была для этого веская причина: она очень хотела жить. Девушка сунула руку за пазуху и достала оттуда изящный бронзовый кинжальчик, размером с ладонь. Хищное лезвие