Земский докторъ. Том 6. Тени зимы - Тим Волков

хутора… Однако, как говорится, близок локоть, да не укусишь!

Где-то должна была располагаться и гать, но соваться туда без опытного проводника Гробовский вовсе не собирался. Сгинешь, пропадешь — и косточек не сыщут!

Нужны были местные… Уж они-то должны были знать, как пройти… А кто-то ведь и ходил! Вон и следы, и слеги к кривой сосенке прислонены, как попало, не брошены. А вон и стекла! Кто-то разбил бутылочку, зеленоватенький такой полуштоф.

Пройдя краем трясины, Алексей Николаевич обнаружил-таки утопленные под ряску мосточки. Гать! Точнее, ее начало. Взяв лежавшую рядом слегу, ступил… пару шагов сделал…

И едва не ухнул в болото!

Нет уж. Без проводника здесь — никак.

Откуда-то вдруг потянуло дымком… махорочкой… а вот и — костерком… Определив направление, штабс-капитан немного прошелся, и, укрывшись за старой ветлою, поднял к глазам бинокль…

На опушке, у края трясины, весело горел костерок. В подвешенном над огнем котелке — явно армейском! — поспевало какое-то варево, судя по доносившему вкуснейшему запаху — уха. У костра сидели-суетились двое — бородатый мужик, вовсе еще не старый, и мальчишка лет двенадцати, шустрый, с белобрысыми лохмами. Верно, отец с сыном…

Перехватив бинокль, Гробовский присмотрелся повнимательнее — сейчас важна была любая мелочь — снаряжение, одежда… Мальчишка был в косоворотке, бородач — в гимнастерка защитного цвета, с темно-красной опушкой по вороту. Рядом, на травке, виднелась солдатская шинель из грубой темно-коричневой шерсти, фляга в матерчатом чехле и армейская сухарная сумка.

Ясно — свой брат, фронтовик! Из окопов, судя по амуниции — недавно. Дезертир? Да сейчас уже никого так и не называли — боевые действия на фронте практически не велись, наоборот — большевистское правительство вело с Германией переговоры о мире.

Вести-то вело… Вот к чему они приведут, пока было не ясно.

Что ж, фронтовик, так фронтовик…

Спрятав бинокль в вещмешок, штабс-капитан поправил висевший за спиной «Зауэр», одернул френч, и направился прямиком к костерку. Шел, не таясь, отрыто, фальшиво насвистывая какой-то прилипчивый мотив из «Пиковой дамы». Или это была «Царская невеста», не суть…

Алексей Николаевич прекрасно знал — к охотнику, как и к разведчику, незаметно не подберешься, еще издали услышит, углядит. А, значит, и не нужно было навлекать на себя излишние подозрения.

Его, конечно, заметили. Еще издали. Мужик настороженно обернулся, словно бы невзначай положив руку на лежавшее рядом ружье. Парнишка тоже насторожился, готовый ко всему…

— Здравия желаю, добрые люди! — подойдя к костру, улыбнулся Гробовский.

— И вам не хворать, мил человек, — бородач смотрел цепко, словно бы ощупывал взглядом.

Ну, ну, пусть. Пусть видит и френч с опушкою, и уставной вещмешок, и штаны суконные…

— Давно с фронта? — сделав выводы, чуть улыбнулся мужик.

— А что, заметно?

— Ну так ведь! Милости прошу к костерку… Ваш-бродь…

— Да какое там теперь «Ваш-бродь»! — присаживаясь, сыскарь рассмеялся. — Под Ригой получил штабса… На том военная карьера и закончилась. Теперь вот не знаю, и куда… Разрешите представиться — Гробов, Алексей.

Путник протянул руку…

— Кузмин, Тимофей… Подпрапорщик… бывший. А это — сынишка мой, Егорка.

— Георгий значит… Ох, много за «Георгия» полегло.

— Да уж, ордена просто так не даются.

Так и познакомились… Перешли на «ты» — фронтовики же. Тем более, всяких там «благородиев» уже давно отменили.

— Угощайся! — вытащив из вещмешка щегольскую пачку немецких сигарет «Юно Йосетти», Гробовский протянул их новому знакомцу.

— Ух ты! — воскликнул тот. — Давненько трофейных не куривал! Давай. Алексей с нами ушицы… как раз сейчас поспеет… Ты с какого фронта?

— С Северного!

— А я с Галиции… Это вас там прижали под Ригой?

— Да уж, было дело… — Алексей вновь полез в мешок. — К вашей ушице да мои пироги! Супруга пекла… не побрезгуйте! Я вообще из Зарного. Вот, решил, пока тепло, проведать фронтового дружка. В Соснове он или в Курпанове… Прохоров Иван. Не слыхал часом?

— Да Прохоровых-то у нас много…

Прохоровых по всей России много!

— Вот за Ивана не скажу… С нами-то пойдем — сам и навестишь, глянешь!

— А вот это бы неплохо!

Тут поспела и уха… Вкусная. Только вот соли как-то маловато!

Алексей Николаевич вытащил соль…

— Экий ты запасливый! — присвистнул Тимофей.

— Так ведь жена собирала! Ушица у вас рукастая… А с охотой как? — Гробовский кивнул на болото. — Поди, в дальнем-то лесу дичи полно?

— Дичи и тут полно, — Кузьмин неожиданно помрачнел. — А вот на Кержацкий Мох соваться не советую.

— Что, неужели и гати никакой нет?

— Да есть, — собеседник усмехнулся. — Только вот как по ней идти — никто не ведает. Раньше егерь знал да старик Пахомыч, лесник. Пахомыча с месяц назад на станции ножиком пырнули… а егерь еще допрежь того на этом вот болоте и сгинул. Так и не нашли!

— Так он же, говоришь, знал!

— Вот тебе и знал… Так ты, говоришь, на лодке?

— На лодке… А назад… хочу лодку продать, да с попутным подводами.

— О-о, Алексей! — вдруг рассеялся Кузьмин. — У нас, почитай, с лета никто на подводах в вашу сторонку не ездит! Грабят! Банда завелась… говорят, не у нас, далече… Но — грабят, шалят. Так ты лучше на лодке-то и плыви себе дальше. Вниз по реке, через верст двадцать — Черемихино. Поселок большой, станция… По железке-то до своего Зарного и доберешься… коли с поездом повезет. А лодку там же, в Черемихине, и продай — купят, народу много.

— Черемихино, — Алексей Николаевич покачал головой. — Так это ж другой уезд уже!

— А больше никак!

— Ну да бешеной собаке триста верст — не крюк. Поня-атно…

* * *

В Соснове проживало человек сто с лишним. Большинство изб стояло не улицами, а сами по себе, вольготно. Деревня казалась вполне зажиточной — засеянные озимыми поля, обширные огороды, окруженные жердяными заборами, выпасы для скота, заливные луга. Имелся даже трактир — он же и постоялый двор. А вот почта и сельский совет располагались за рекой, в Курпанове. Кажется, не стол уж и далеко — отсилы версты четыре — а просто так, без лодки, не доберешься, моста-то нет! Ну, зимой, понятно, по льду — повеселее! А вот в межсезонье и вообще никак.

Чужаки-незнакомцы в Соснове появлялись, и часто — охотились на борах, за деревней, да потом захаживали