Лилит - Никки Мармери

рук человеческих, чтобы не вкусили они плода и не познали бессмертия!

– Ну да, конечно, – фыркнул Самаэль. – И много людей приходило сюда искать древо за последние тысячу лет?

– Тысячу лет? – робко переспросил Сансеной, запустив пальцы во всклокоченные волосы. – Неужели прошло уже столько времени?

– Мы Его верные посланники! – проворчал Самангелоф. – Он обращается к нам по всем Своим делам.

– Больше нет, – возразил Самаэль. – Только не после того бардака, который вы устроили в прошлый раз. Потому-то я и снова в фаворе.

– Какого бардака? – Сеной встопорщил перья на крыльях.

– Да ладно, – протянул Самаэль. – Мы все об этом помним – там, в реальном мире. Вы похитили Царицу Небесную, избили, одурманили и утащили прочь, заточив вдали от всех детей Ее. Стыдитесь!

– Кто тебе такое сказал? – проревел Сансеной. Он был на грани паники, пальцы у него дрожали, как камыш на ветру.

– Да все знают, – пожал плечами Самаэль. – С тех пор, как Она бежала из заточения.

– Она бежала? – Сеной тревожно всплеснул руками.

– О да, – подтвердил Самаэль. – И поговаривают, что… Я сам Ее, конечно, пока не видел, только слышал от двуликого Исимуда, посланца Энки…

– Не смей произносить при нас имена ложных богов! – взвизгнул Самангелоф.

Самаэль отмахнулся от возражения.

– …В общем, Исимуд говорит, что Она вне себя от гнева, прямо-таки в бешенстве, из-за троицы мордоворотов, которые унесли Ее и которых Ашера теперь разыскивает вместе с постоянно растущей армией разъяренных вооруженных последователей.

– Не может быть! – крикнул Сансеной. – Ее сестра не допустила бы такого!

Самангелоф бросил на него угрожающий взгляд и жестом приказал умолкнуть.

– Это ложь, – спокойно произнес он. – Мы не знаем, о чем ты говоришь. Изыди, ангел греха, избранник всех зол!

– Ну так и быть! – небрежно бросил в ответ Самаэль, к их удивлению и испугу. – Счастливо оставаться!

* * *

Мы оставили ангелов в глубоком замешательстве. Они спорили, остаться ли охранять древо или, не мешкая, разбежаться и спрятаться.

– Что ж, было интересно, – заметил Самаэль, когда мы вышли из Эдема через скрипучую ржавую калитку.

– Крайне познавательно. Ты знал, что у Нее была сестра?

Он покачал головой.

– Любопытно, – задумчиво пробормотала я.

– Поучительно! – откликнулся Самаэль.

Мы повернулись лицом к югу и пошли тропой, очерченной смертоносными олеандрами, – той же тропой позора, которой за тысячу лет до нас брели Адам и Ева.

Дочь луны

Самаэль уверил меня, что ответ мы найдем в Уруке, во владениях старых богов, где в полноводной и плодородной дельте появилась на свет Ашера. И – тут он, по обыкновению, подмигнул – мой провожатый точно знал, к кому следует обратиться.

Мы поплыли по стремительным водам Евфрата в похожей на тазик лодчонке-гуффе, украденной у купца, что грузил вино под стенами белокаменного города Мари. Мул, наш невольный пассажир, так и остался на борту.

Стоит ли рассказывать о блистательных городах, на которые мы глядели с нашего суденышка, о кочевниках, улепетывавших что есть мочи на конях от пыльных бурь на отдаленных равнинах? Нет, рассказ мой долог, а времени мало. В своем повествовании я задержусь лишь однажды – на Вавилоне, где мы остановились среди камышей, чтобы переждать палящий полуденный зной. Там, осаждаемые полчищами комаров, мы наблюдали строительство башни – зиккурата, поднимающегося уровень за уровнем к самому небу вопреки силе притяжения и здравому смыслу. Рабочие сновали, как муравьи, таская по крутым мосткам поддоны со свежеобожженными кирпичами.

– Долго не простоит, – заметил Самаэль.

Он откупорил очередной кувшин купеческого вина, и мы улеглись на дно хрупкой скорлупки нашего суденышка, увернувшись от хвоста мула, отгонявшего мух.

* * *

В царственный город Урук мы прибыли к самому рассвету. Над прибрежными болотами высоко поднимались мерцающие в розоватом свете городские стены. В гавани целое полчище купцов выгружало вино, мед, финики и масло из качавшихся на воде гуфф, походивших среди камышей на опрокинутых черепах.

Мы навьючили оставшееся вино на мула и последовали за толпой через огромные деревянные ворота, которые вели в город. Внутри Самаэль увлек меня в переулок и повел мимо дверей, открывающихся в полутемные комнаты, где при слабом утреннем свете сидели женщины, склонившись над ткацкими станками, а на подоконниках на прохладных камнях нежились кошки. Свернув за угол, мы оказались на большой площади, полной народу. Был базарный день. В переполненных клетках свистели куропатки. Мимо нас пронеслась собака, держа в зубах обрезок мяса, утащенный у мясника. В поисках источника божественного аромата свежего хлеба мой взгляд упал на огромные общественные печи, выстроившиеся вдоль одной из сторон площади.

– Туда! – Самаэль указал на широкую лестницу рядом с печами. – Вон тот храм.

Мы словно вступили в иной мир – город внутри города. Невероятных размеров зиккурат поднимался над центром квартала, окруженный невысокими известняковыми домами и тенистыми двориками. Многочисленные служители храма натирали до блеска мраморные плиты, из незаметного закутка доносились бой литавры и женское пение, и над всем этим стоял аромат тлеющих веток сирени.

Самаэль знал наверняка, куда идти: мимо вереницы молящихся с подношениями, мимо мастерских горшечников и красильщиков тканей, к огромному хранилищу. Груды зерна возвышались перед нами; вдоль стен выстроились бочки, наполненные гранатами, финиками, орехами и миндалем, мешки с чечевицей, нутом и бобами. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого изобилия! Город с населением в пять тысяч мог бы продержаться на этих запасах всю жизнь, так и не познав мук голода.

Я отвела мула полакомиться огурцами из корзины. За время путешествия от Мари я успела привязаться к животному. В своем невежестве оно напоминало мне другое нелюбознательное создание – Адама, которому прогресс был милее мудрости.

Мы прокрались дорожками, проложенными среди гор снеди, к двери в дальнем конце помещения. Пылающие факелы освещали переплетение невысоких коридоров, уходивших под землю.

– Она настаивает, чтобы я пользовался входом для слуг, – сообщил Самаэль. – Так даже лучше.

Коридор выровнялся, потом пошел вверх, разделяясь на более широкие и лучше освещенные залы. Путь вился подобно лабиринту. Наконец простые стены сменились штукатуркой, расписанной фресками. У массивной кедровой двери Самаэль остановился и постучал. Створка бесшумно распахнулась на петлях, и он провел меня в комнату, наполненную густым запахом сандалового дерева.

* * *

Она появилась перед нами, материализовавшись из дыма, высокая и казавшаяся еще выше из-за копны волос, уложенных на голове огромными завитками, которые скреплялись гребнями из слоновой кости. Вдоль спины локоны спадали до пояса, умащенные маслом и благовониями. Ее поразительные глаза были подведены пигментом из ляпис-лазури, а ресницы подкрашены сурьмой; одеяние переливалось, усыпанное тысячами крошечных жемчужин. В сравнении с