Американский наворот - Сергей Вихорев

пятнадцатого года и был очень удручен тем, что там видел. Теперь я понял, что вы, все остальные точно такие же. Я же планирую все же попасть на Луну. Счастливо оставаться!

— Все, свою речь вы произнесли, — объявила Ландскрихт.

Она высвободила его запястье, которое все время, с самого входа в атмосферу, продолжала удерживать своей неожиданно железной хваткой, и вдруг умильно захлопала в ладоши.

Завирдяев вдруг почувствовал, что с него спали какие-то неведомые оковы.

Видимо, так ощущалось воздействие Ландскрихт.

— У вас теперь впереди праздники сплошные. И отдых. Ничего больше с вами я проделывать не буду. Если сами не попросите. Желтые огни, которые вам так не понравились, могут и хорошие вещи делать, от судороги избавить, например. Сердце запустить. Это не орудие террора.

Завирдяев молча начал отстегиваться. Голова шла кругом, да это и не удивляло.

— Знаете в чем сильная сторона сложившейся ситуации? — не умолкала Ландскрихт. — Я имею ввиду не в глобальных масштабах, а в масштабах Западной части. Этот плюс состоит в том, что можно будет осуществить довольно чистый и эффективный перезапуск. Это означает что история, я говорю про любую нацию, останется лежать в шкафу в архиве, а не будет бродить в головах, как ягоды для вина.

— Я хочу чтобы от меня отвалили, — сердито прорычал Завирдяев. Вы правильно сказали моим языком, что я хочу, чтобы меня оставили покое.

— Да нет, вы хотите чтобы я вас оставила в покое. А вот людская популярность-то вам нужна, — спокойно ответила Ландскрихт, словно поправляя его.

Завирдяев вдруг почувствовал, что пора покончить с этим дурным сном. Еще хорошо было бы приземлиться поскорее. План полета и политический документ были уже давно позабыты и болтались в матерчатом кармане сбоку от кресла. — Сказать по правде, я реально хочу, чтобы от меня отвалили, — сердито прорычал он, — Вы правильно сказали моим языком, что я хочу, чтобы меня оставили в покое. Уж не знаю, случайно ли вы угадали, или сами все понимаете.

— Не совсем так, как вы сейчас говорите. Вы хотите, чтобы я вас оставила в покое. Не какие-то «они», а я. Людская популярность — она вам нужна, — спокойно ответила она.

Он вдруг почувствовал, что пора покончить с этим дурным сном. Непонятно как, но надо. Еще не помешало бы приземлиться и поскорее. Искусственный интеллект корабля вполне был способен реализовать такие гибкие коррективы полета, хотя… эта дрянь ведь и над ним поработала…

План полета и политический документ были уже давно позабыты и болтались в матерчатом кармане сбоку от кресла.

— Хочу приземлиться! — словно пьяный прорычал Завирдяев, отчасти ожидая какой-то реакции на свои слова от бортового компьютера.

— Приземлимся, только не сейчас, — вместо AI ответила Ландскрихт. С вами сейчас что-то не то… Я, впрочем знаю в чем дело. Это потому что у вас теперь нет биочипа. Оказавшись в совершенно непредвиденных обстоятельствах, ваше дрессированное подсознание лихорадочно начало искать ответ, впрочем, оно уже его нашло. А вот чипа-то, нужного для выполнения этой последней задачи и нет. Скажите мне спасибо.

— И за что же?

— За то, что я отобрала у вас пистолет, который вам дали, чтобы вы в случае чего застрелились. Разумеется, пистолет — это образно. Это биочип. Он и вколоченные в ваш мозг фреймы выполняли для вас такую роль… надсмотрщика с пистолетом что ли. Без чипа фреймы — это разоруженный надсмотрщик. Он и бесится.

— Со мной порядок, Мадам! С этим устройством я выполнял все задачи, как долбанный киборг. Потом вы все испортили.

— Знаете, лучше сядьте в кресло и не дергайтесь.

— Не разговаривайте со мной так! Вы сами постоянно делали одну безрассудную глупость за другой. Это вам что? Шутки? Зачем было так летать?

— А как надо было? Возьмите себя в руки. Вас обстрел так напугал?

— Нет, не напугал, но я считаю, что не обязательно было лезть под эти бомбы.

— Вы же до этого спокойно лезли под конвенционалку. Чем эти килотонны на противоракетах опаснее шрапнели? И то и то одинаково убийственно если попадает в цель. У обычного солдата на фронте куда более сильные ощущения, так что не изображайте, будто вы перенесли что-то экстраординарное.

В чем была причина внезапно нахлынувшего бешенства, ему самому сейчас понять было трудно. Все эти атаки противоракетной обороны и адреналин? Такое и до этого было. Ясное осознание того, что вся Земля стоит на краю пропасти и гибели? Так Земля, вернее будет сказать, человечество, не первый год так стоит. Встреча, как она сказала, лицом к лицу с глубоким, дальним космосом, то есть с ней? Ну и да и нет…

Вместо ответа на эти дурацкие вопросы он вдруг с поразительной ясностью осознал, что нужно делать. Для начала он развернулся и с силой треснул кулаком по сложенному компьютеру, закрепленному на верху приборного блока.

— У-у-ух, на-а-х! — выдохнул он.

Бешенство это в отличие от всего, что происходило до этого не было каким-то наваждением от этой «Аэлиты нездорового человека», как он ее как-то назвал про себя. Это бешенство было его собственными эмоциями — сейчас он совершенно отчетливо прочувствовал разницу того и другого. Это что-то внутри его, его собственное, сорвалось с цепи. Может… биосфера помогала, или ее поле, как там говорят… Ну так еще и лучше.

Отлетевшая панель монитора прокувыркалась где-то неподалеку от его головы — до этого она успела отскочить от стенки отсека.

— Может ты к себе домой улетишь? — озвучил он наконец свое предложение.

— А я по-вашему где?

— Я тебе сейчас объясню где ты! — он сжал правую руку в кулак и изготовил левую, чтобы ухватить за обнаглевший воротник или еще что. Невесомость в данном случае не была его другом — движения осложнялись даже посильнее, чем если бы дело происходило в воде: сделав необдуманный толчок ногой можно было улететь совсем не туда куда хотел, да еще и начать вращаться, пытаясь при этом ухватиться за что-нибудь. Можно было и головой треснуться в итоге.

— Зачем вы изображаете гориллу? — послышался голос, в котором явно звучала издевка.

Еще он успел отметить, что теперь она смотрела на него не с прежней беззаботностью, а как-то, если не растерянно, то по крайней мере с выражением серьезности и некоторой удрученности.

Рассчитав, наконец, усилия для решающего броска, он, все это время находившийся за своим креслом, толкнул ногой борт отсека и рванулся в атаку. По пути он ударился коленом о верхнюю часть своего пилотского сидения, но успел пнуть приборный модуль и выровнять движение.

Забеспокоившееся лицо приближалось. Когда оставалось около полутора