Псы Господни - Олег Велесов

с меня, облачён в сюрко грязно-белого цвета, на груди изображена собачья голова и надпись вокруг неё готической вязью на латыни: Domini Canes. Правая рука на рукояти меча. Второй с арбалетом, в таком же сюрко с псиной башкой.

— Вольгаст де Сенеген?

Вид этих двоих никак не вязался с чем-то добрым и радостным. Обещанные Мартином наёмники? Если так, то эти будут посерьёзнее предыдущих. Но почему только двое?

Я скользнул взглядом по сторонам, нет ли ещё кого-то, и спросил напряжённо:

— Допустим. И что?

— Именем Святой инквизиции, следуйте за нами!

Глава 6

Святая инквизиция? В череде развивающихся событий, это что-то новенькое. Хорошо хоть не проделки братца, но всё равно… Инквизиция не могла прийти сама по себе. Её позвали. Кто?

Я посмотрел на маму. Она молчала. Лицо строгое, руки сложены на животе, во взгляде благочестие.

— Вольгаст, это для твоего же блага.

Понятно. И неожиданно. От близких, тем более от родной матери, менее всего ожидаешь чего-то подобного. Впрочем, моя вина здесь тоже присутствует. Мама настойчиво звала меня в церковь, не на шутку взволнованная моими поступками, а я предпочёл отправиться на турнир. Хотя уже не маленький, университет закончил — два университета! — должен понимать, что в Средневековье странное поведение человека вызывает у окружающих страх и желание направить его к местному психиатру. А кто здесь местные психиатры? Правильно, она самая — Святая инквизиция. Лечат мозги одномоментно, используя не только слово, но и различные инструменты по типу дыбы и испанского сапога.

Я сглотнул. Висеть на дыбе мне как-то не хотелось. Я, конечно, никогда не пробовал, но воображение у меня развитое, да и в кино показывали. Нет, это не моё. Пока есть возможность надо бежать. Ворота открыты…

— Сын, — возвысился мамин голос, — ты должен пойти с этими людьми. Ты одержим. Одержим дьяволом. Я разговаривала с отцом Томмазо, он обещал помочь.

— Помочь? Мама, о чём вы? Это инквизиция! Это… у меня слов нет, мама. Как вы могли поступить так?

Арбалетчик приподнял арбалет. Выражение лица угрюмое, желание думать отсутствует напрочь. Если потребуется выстрелить, колебаться не станет. Увернусь ли я от болта? Конечно, не увернусь. С такого-то расстояния! И рядом ни столба, ни дерева, никакого иного укрытия. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт…

— Вольгаст, прошу тебя, делай, как они говорят. Отец Томмазо всего лишь осмотрит тебя, и ты сразу вернёшься домой.

Обалдеть! Отец Томмазо, инквизитор, меня просто осмотрит. Звучит как оксюморон. Однако желание бежать исчезло напрочь. А, будь что будет, к отцу Томмазо, так к отцу Томмазо. Мама, ну как же так…

— Пошли.

Ушли мы недалеко. Реймское отделение инквизиции располагалось в монастыре Святого Ремигия, через два квартала от нашего дома. На монастырском дворе нас ждали. Монах в чёрном балахоне велел следовать за ним. Я думал, он и есть отец Томмазо, но монах проводил меня в келью и закрыл дверь.

Келья походила на тюремную камеру: три метра в длину, два в ширину — в футбол не поиграешь. Возле двери деревянная бадья, типа, туалет, у стены узкая скамья, под потолком окошко, сквозь которое свет проникал с большим трудом. На скамье миска с тушёной капустой и глиняная кружка. Я решил, что в кружке пиво, но нет, вода. Монастырский ужин. В углу свил паутину паук. Он монотонно со знанием дела опутывал только что пойманную муху белой нитью, и у меня возникла ассоциация: муха это я, а паук тот самый отец Томмазо.

Жуть.

В коридоре послышались шаги. За мной? Нет, прошли мимо. Через час снова шаги, снова мимо. Я подошёл к двери, приложил ухо. Тишина. Толкнул дверь — открылась. Выглянул в коридор. Полумрак. Вышел, стараясь не шуметь, сделал несколько шагов. Справа и слева вдоль коридора тянулись другие двери, из-под некоторых пробивались полоски света. Иногда слышался кашель, шорох одежды, бессвязное бормотание. Попытался разобрать его, но снова послышались шаги, и я на цыпочках вернулся в свою келью.

Сел на скамью. Свет в окно больше не проникал, значит, стемнело. Можно сбежать. Дверь открыта, охраны нет. Странно, конечно. Получается, я не пленник? Да, тогда действительно можно сбежать. Но если сбегу, что потом? Чужая незнакомая страна, незнакомая жизнь. Память предыдущего носителя скорее мешает, чем помогает. Если разбираться в доступных воспоминаниях, он был человек ветреный, скрытный, избалованный, часто высокомерный. Я другой, и вот именно смена характера насторожила маму. Она испугалась, отсюда подозрение на происки дьявола, и как следствие — отец Томмазо. Имя, кстати, итальянское. Итальянец во Франции? Ему итальянских монастырей не хватило?

И ещё одна неувязочка: Святая инквизиция всегда была уделом доминиканцев, а аббатство Святого Ремигия принадлежит бенедиктинцам. Что делает доминиканец среди бенедиктинцев? На мой взгляд, это равнозначно тому, чтобы пустить волка в овчарню. Разные монашеские ордена, разные уставы, разные цели и способы достижения целей.

Голова болит от вопросов! Господи…

Я положил миску с капустой на колени, стал есть. Бежать нельзя, так или иначе это обязательно скажется на маме. Инквизиция дело серьёзное, я не могу подставить маму, и обвинять в том, что она сообщила обо мне, тоже не могу. Они в Средневековье так воспитаны. Мораль и нравы прошлых поколений чем-то схожи с нашими, но в чём-то расходятся, и это необходимо учитывать, прежде чем делать выводы.

В келье я просидел трое суток. Честно говоря, было страшно, не ясно, чего ждать. Мне не предъявляли обвинений, вообще ничего не говорили. Я пытался задавать вопросы монаху, приносившему дважды в день еду, но тот упорно молчал. Лишь на четвёртый день дверь открылась, и на пороге застыли те двое с собачьими головами на сюрко, которые забрали меня из дома.

— Идём.

Мы спустились во двор и прошли в сад. Послушники обрезали кусты, ухаживали за газоном. Вдалеке на лужайке расположилась группа молодых людей в рясах о чём-то оживлённо беседуя. На боковой аллее стоял монах. Белая ряса, пояс с чётками, чёрный плащ с капюшоном. Невысокого роста, худой, лицо настолько елейное и умиротворённое, что даже неприятно.

Меня подвели к нему. Он протянул к моей щеке руку, и я интуитивно, как от змеи, отдёрнулся.

— Не бойся, сын мой, я лишь осмотрю тебя. Как, говоришь, твоё имя?

Голосок тихий, ласковый, но от него колени начали дрожать. Этот сухонький священник с бесцветными глазами напугал так, что…

— Вольгаст…

— Никогда не слышал такого имени. Где нарекли тебя?

— В церкви. В церкви Святого