Шурик 1970 - Петр Алмазный

Я же остался в тревожных размышлениях. Шурик что, закодированный? Ну да, судя по тому алкотуру в «Кавказской пленнице» у него могли быть проблемы с алкоголем. Но не в такой же степени! Или в такой?

Зина вернулась. Косметику с лица смыла, но все равно — красивая. Она снова придвинула к себе духи, медленно сняла крышку. Полюбовалась на открывшееся парфюмерное великолепие. Осторожно вскрыла флакон, вдохнула, закатала в блаженстве глаза.

— За это я тебя особо поцелую! Так поцелую, вовек не забудешь! — многообещающе сказала она и тут заметила на столе деньги. Те самые тридцать рублей.

— Это что?

— Ну это, на кофточку, ты сама утром говорила.

— А, мало ли что я говорила. Она мне не понравилась, блузка эта. Никакая не Финляндия, и не фирма, а фигня какая-то румынская. Вот пан Збышек обещал мне настоящий джинсовый батник привезти. Фирменный.

Зина вооружилась вилкой и быстро расправилась с оставшимся кебабом.

— Вкусно! — потянулась она, отложив вилку. — Пойдем спать, добытчик ты мой. И розы в вазу не забудь поставить.

В общем, примирение удалось. Даже очень удалось. Я постарался лицом в грязь не ударить. И, кажется, даже немного переборщил. Зина, видимо, решила необразованного в этом плане Шурика побаловать искусством любви, ну и я увлекся. Как только тахта выдержала?

— Тимофеев! — простонала совершенно обессиленная Зина, когда за окном уже начало светать, и первые пичужки защебетали, встречая начало нового майского дня. — Ты где такого нахватался?! Я такое только на закрытом показе в Доме кино видела. На неделе итальянского кино. Маньяк ты мой ненасытный. Ослик ты мой золотой.* Все, не могу больше, давай спать…

Почему ослик? Надо бы разобраться…

Мерзко зазвонил будильник. О нет! Только не это! Просыпаться я не хотел совершенно. А будильник, черт с ним. Позвенит и перестанет. Но он продолжал звенеть. Я перевернулся на другой бок и даже попытался закрыться подушкой. Тщетно. Будильник не унимался. И звенел противно так, словно нарочно душу выматывал.

Я наощупь похлопал ладонью по столику, намереваясь, заглушить звенящую тварь, но это был не будильник. Нет, рукой я нащупал как раз будильник, но он был ни при чем. Тикал себе и мерзкого звона не издавал. Звонил телефон на столе. Долго и настойчиво. И прекращать своего звона по всему не сбирался. Ладно, ладно, встаю уже. Я, как был голышом, соскочил с кровати, подбежал к столу, схватил трубку.

— Алле, все дрыхнешь, соня, — сразу узнал я голос Зины.

— Ну да, — признался я, оборачиваясь к будильнику. Елы — палы! Десять часов уже! Вот это я приснул!

— Я так и поняла. Устал бедненький, все силы ночью отдал, до капельки, — захихикала Зина в трубку. — Маньяк ты мой ненасытный. Я уж и будить тебя утром не стала. Думаю, пусть отдохнет болезный. А еще у нас чайник сам нагрелся. Представляешь, прихожу из ванной, а он — горячий.

— Так он теперь к будильнику подключен.

— Да? Здорово! Слушай, я чего звоню. Тебя Дуб с утра ищет.

— Какой Дуб? Где ищет? — не понял я.

— Ну Дуб. Гаврилов с кафедры. Который с дуба рухнул. Он еще не знает, что нам телефон поставили, мне на работу звонил. Кричал про какой-то доклад, что ты еще вчера сдать должен был. В общем, я наш номер домашний ему дала, будет звонить. И ты давай, просыпайся. Коридор сегодня по любому оклеить надо. А то новоселье, но носу, а у нас не готово. Ладно, целую, у нас вечером съемка, буду поздно. Еще позвоню.

Я послушал гудки, положил трубку. Так, чего-то я рано успокоился. Отношения с женой, это, конечно, важно, но я ведь где-то еще и работаю. Я чего-то на работе делаю. Знать бы, что именно?

Я вернулся к кровати, постарался вспомнить, куда дел свои труселя. Помню, что вчера стянул в похотливом азарте, а куда сунул?

Трусы обнаружились под подушкой. В трусах я почувствовал себя как-то уверенней.

Ладно, буду рассуждать логически. Вот позвонит упомянутый Дуб-Гаврилов с кафедры, спросит про доклад. Что я ему скажу? И знать бы, что за доклад. Что вообще за конференция? На какую тему? Да, Зина говорила, что я в творческом отпуске для подготовки доклада к научно-практической конференции. Или научно-технической? Все сходится. Но надо думать, что Шурик, если был в этом самом творческом отпуске, все-таки доклад приготовил? А раз приготовил, то его нужно просто найти.

Я подошел к столу, выдвинул ящик и тут же задвинул обратно. Нет, в ящике точно нет, я вчера тут все уже просмотрел. Тогда в тумбе надо искать. Там много разной писанины. Что-то мудреное, с формулами.

Я выложил на стол стопку картонных папок и общих тетрадок в клеенчатых обложках. Грустно на них посмотрел. Открыл одну наугад. Ну да, листы в клеточку исписаны мелким аккуратным почерком с обилием непонятных мне формул. И где искать? И что именно?

В этот момент опять зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Алло, Тимофеев, ты? — спросило из трубки.

— Я.

— Гаврилов на линии! Ну, поздравляю вас с установкой домашнего телефона!

— Спасибо, — ответил я.

— Чего спасибо? Какое, на хрен, спасибо?! Я из-за тебя машинистку все утро держал! Она у нас, если ты помнишь, на всю кафедру — одна. А ты у нас, представь себе, не один! Если есть дома телефон, мог бы позвонить на кафедру, что задерживаешься с докладом?!

— Мог, — сказал я виновато.

— А раз мог, чего не звонил?

Ответить мне было нечего.

— Ну ладно, — вдруг сменил гнев на милость голос в трубке. — Как, сильно башка-то болит?

— Башка? — переспросил я,

— Ну да. Зинка сказала, что ты вчера хорошенько башкой в ванной трахнулся.

— Точно! — почему-то обрадовался я, щупая шишку на лбу. — Грохнулся. Котел нагревательный вешал, и коротнуло. Ну и грохнулся. Головой. Об ванную. Здоровенный такой шишак набил. От него — провалы в памяти. Поэтому не позвонил.

Кажется, Гаврилова мои доводы убедили.

— Ну, смотри, Тимофеев. Лопух, он на твои памятные провалы смотреть не будет. Сам знаешь, какие нынче времена.