Таких не берут в космонавты. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

Взглянул на Иришку и спросил:

— Как тебе мой новый голос, сестрёнка?

Лукина вздрогнула — будто я своим вопросом вывел её из транса.

Она шумно вздохнула. Дёрнула головой — тряхнула косичками.

— Вася, я не понимаю, почему ты ругал свой голос? — спросила она. — Да, он уже не такой, как раньше. В детстве ты пел по-другому. Но так и что? Это же было давным-давно!

Лукина пожала плечами.

— Василий, ты уже не ребёнок. Теперь ты взрослый мужчина. Было бы странно, если бы ты всё ещё пел дискантом. Сейчас у тебя вполне приличный лирический баритон. Вот, смотри…

Иришка показала мне свою руку и сообщила:

— У меня от твоего пения мурашки по коже бегали!

Она улыбнулась.

— Девчонки будут рыдать и смеяться от звуков твоего взрослого голоса, — заявила она. — Вася, ты разорвёшь им сердца в клочья! Моё сердце до сих пор колотится, как сумасшедшее.

Иришка прикоснулась рукой к своей груди. Она тут же сложила вместе ладони, подняла их на уровень своего лица.

Заглянула мне в глаза и попросила:

— Васенька, спой что-нибудь ещё. Пожалуйста!

Глава 6

— Вася, а какие ещё песни ты знаешь? — спросила Иришка.

Весь мой утренний концерт Лукина отстояла на ногах (придерживалась рукой о пианино). Она словно и не чувствовала усталости.

«Эмма, когда состоялась премьера фильма „Я шагаю по Москве“? Назови только дату».

«Одиннадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года».

Я отыграл вступление, спросил:

— Узнала?

— Конечно! — ответила Лукина.

Иришка указала на меня пальцем и сообщила:

— Я шагаю по Москве!

— Точно, — сказал я.

Снова дотронулся до клавиш пианино и запел:

— Бывает всё на свете хорошо…

* * *

Я завершил своё выступление (персональное — для Иришки Лукиной) перед обедом. Причём, о еде вспомнил я, а не моя двоюродная сестра. Иришка всплеснула руками и умчалась на кухню. Я опустил подуставшие руки и встал со стула.

«Эмма, очень надеюсь, что я всё же действительно вернулся в прошлое. Или рассчитываю на то, что пребывание в этой виртуальной реальности для меня никогда не закончится. Мне наплевать на отсутствие здесь современных гаджетов и на обрывки газет вместо туалетной бумаги — всё это ничего не значащие мелочи. Эмма, ты не представляешь, как здорово снова почувствовать себя молодым и здоровым! Бодрость, энергия. Нигде не болит. А ещё у меня теперь есть голос. Нет, Голос. Именно так: с большой буквы».

«Господин Шульц, возможно, под Голосом вы подразумевали понятие „большая октава“ в музыкальной нотации, наименование ступеней в которой записываются с заглавной буквы…»

«Эмма, стоп. Я знаю, что такое „большая октава“. Мой нынешний Голос не имеет с ней ничего общего».

Иришка накормила меня супом. В обед моя двоюродная сестра вела себя за столом совсем не так, как утром. Она уже не смотрела на меня волком. Без устали нахваливала моё сегодняшнее пение и «мои» песни.

Я слушал её звонкий задорный щебет и думал о том, что вкус белого хлеба и горохового супа не кажутся мне виртуальными. Как не казались виртуальными и запахи еды. Не выглядела виртуальной и сидевшая напротив меня за столом Иришка.

После обеда я за пианино не вернулся. Иришка осталась на кухне мыть посуду, а я отправился в комнату, которую делил вместе с двоюродной сестрой. По ходу я взглянул на кровать, но не улёгся на неё (словно испугался, что вдруг очнусь на больничной койке).

Подошёл к окну, сквозь припорошенное снежинками стекло посмотрел на заваленный сугробами двор. Даже через плотно прикрытую форточку я слышал звучавшее за окном чириканье птиц. Наблюдал за тем, как суетились синицы в висевшей на ветвях клёна кормушке.

«Эмма, я никогда не видел этот двор без сугробов. В прошлый раз я уехал отсюда двадцать второго января, в тот день стеной валил снег. Как думаешь, на этот раз я пробуду здесь дольше?»

«Господин Шульц, к моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Уточните запрос. Напоминаю, господин Шульц, что я всего лишь виртуальный помощник…»

«Стоп, Эмма. Я тебя понял».

* * *

Вторую половину дня я провёл в своей комнате. Изучил содержимое чемодана, перебрал лежавшие на полках в шкафу вещи. Нашел в своих закромах толстую пачку советских денег (в основном, десятирублёвые банкноты образца шестьдесят первого года). Припомнил, что эти деньги мне вручил в Москве отец — папа тогда сказал, чтобы я растянул эту сумму до конца учебного года.

Я часто поглядывал на окно, будто надеялся: там вот-вот наступит весна. Любопытство призывало немедленно изучить этот мир, куда я переместился из своей больничной палаты в Гейдельберге. Оно влекло меня на улицу. Я часто прислушивался: слышал тихие завывания ветра за окном (которые призывали одуматься) и громыхания тазов в уборной (там вручную стирала мою одежду Иришка).

Рассматривал стоявшие на полках книги, когда в комнату зашла Лукина. Она прошла на мою половину комнаты, уселась на мою кровать. Я смутно припомнил, что раньше на этой кровати спал Иришкин брат, который летом перебрался в Москву: поступил в институт. Иришка тут же посоветовала мне прочесть стоявшую здесь же, на полке, «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова.

Она энергично прорекламировала роман — я ответил ей, что уже читал и «Туманность», и «Час Быка».

— Что ещё за «Час Быка»? — поинтересовалась Лукина.

«Эмма, когда впервые опубликовали книгу Ефремова „Час Быка“?»

«Первое книжное издание романа было в тысяча девятьсот семидесятом году».

Я махнул рукой.

Заявил:

— «Туманность Андромеды» мне понравилась больше.

Тут же спросил:

— Ты читала книги Александра Беляева?

— Конечно! Обожаю роман «Человек-амфибия»! И «Звезда КЭЦ» мне тоже понравилась…

Я болтал с Иришкой о книгах, о кино, о космосе и о музыке. С удивлением заметил, что общение с двоюродной сестрой десятиклассницей меня нисколько не тяготило (несмотря на то, что я всё ещё считал себя семидесятишестилетним мужчиной, а не шестнадцатилетним юнцом). Снова отметил несомненное сходство в обликах моей двоюродной сестры и моего младшего сына.

Вспомнил, что «в прошлый раз» мы с Иришкой Лукиной «не сошлись характерами»: на протяжении двух недель моего прошлого пребывания в Кировозаводске мы с двоюродной сестрой просто терпели присутствие друг друга. Утреннего поливания холодной водой тогда не случилось. Но не было и вот таких долгих и без сомнения приятных разговоров.

Мы с сестрой ещё беседовали, когда вернулись с работы Иришкины родители. Сперва мы услышали, как захлопнулась входная дверь.