Кровавая весна 91-го - Алексей Шумилов

авоська с продуктами выпали из задрожавших морщинистых пальцев. Черная кошка в метрах пяти, подняла шерсть дыбом и зашипела. Дворняга, увлеченно рывшаяся носом в мусорке, заскулила и рванула прочь, только клочья грязи брызнули из-под лап. Бежавший в школу первоклашка потрясенно замер, распахнув глазенки и открыв рот. Из носа у ребенка выползла жирная зеленая сопля.

— Её не Диана зовут, — пробормотал Саня, опасливо поглядывая по сторонам, и сразу спохватился. — Андрюх, ты чего? Переохладился?

Кошка негодующе мявкнула и молнией метнулась в подвал. Первоклашка очнулся, вытер соплю ладонью, а ладонь о портфель и продолжил путь, настороженно поглядывая на Андрея.

Бабка подняла авоську, злобно глянула на парней, буркнула «фулюганы» и бодро засеменила дальше, позабыв о том, что минуту назад еле ковыляла со страдальческим выражением лица. Брошенный костыль так и остался лежать на тротуаре.

— Господь явил чудо, — громогласно заявил развеселившийся Максимов, — Я своим голосом могу лечить недуги. Бабка улепетывает со всех ног, как чемпион по спортивной ходьбе. Даже костыль потеряла. А несколько секунд назад, еле ползла с кряхтеньем и стонами.

Старуха в бодром темпе спринтера-марафонца, огибавшая угол дома, услышала слова Андрея, и резко остановилась.

— Креста на тебе, нет, антихрист, напугал бабушку, — с надрывом протяжно провыла она.

— Миль пардон, мадам, — театрально поклонился Андрей и шагнул к палке. — Помочь?

— Иди уже, негодник, — отмахнулась старушка. — Я уж сама как-нибудь доковыляю.

— Как скажете, мадам, — поклонился политолог.

Парни двинулись дальше, а бабка воровато зыркнула по сторонам, убедилась, что двор пуст, подобрала юбку и рысью рванула обратно. Схватила палку, увидела выходящего из подъезда деда, и опять с трагическим выражением лица, еле переставляя ноги, медленно заковыляла прочь, опираясь на костыль всей скрюченной тушкой.

— Что это было? — Максимов изумленно поднял бровь, как только они завернули за угол следующего дома.

— Ай да, Андрюха, артист, разоблачил Протасовну, — Саня уже не сдерживаясь, заржал как конь, хлопая себя по ляжкам, как только они вышли со двора к дороге.

Максимов молча ждал ответа.

— Протасовну хлебом не корми, дай на дочку пожаловаться, — отсмеявшись, пояснил товарищ. — Ей одной скучно, а Анна Васильевна давно с мужем в другом районе живет. Бабка постоянно стонет, всем видом показывает, как ей хреново. Вот дочка и взяла маман себе. Но это же Протасовна. Она без приключений и скандалов не может. Начала с зятем воевать, по слухам, чуть до рукопашной не доходило. Дочку жизни учила. Внучкам рассказывала, какой папка идиот и бездарь, как он должен быть благодарен судьбе за такое сокровище, как супруга. Короче, через три недели привезли Протасовну обратно в свою квартирку, высадили из такси, дали водиле денег, чтобы помог вещи затащить, и свалили в закат. Соседи говорили, мчались так, будто за несколько минут планировали добежать до финской границы. Бабка обиделась и решила на общественное мнение надавить. Ходит, ноет всем знакомым, как ей плохо, ноги отказывают, а дочка с мужем обратно привезли, бросили умирать в квартире одинокую больную старушку. Люди у нас доверчивые и к чужому горю отзывчивые. Недавно коллективную жалобу написали и по квартирам ходили, подписи собирали, мол, дочка оставила мать родную чуть ли не при смерти, просим принять меры. Думали, заставят Анну Васильевну обратно Протасовну к себе взять.

— И что, заставили? — Максимов с интересом ожидал ответа.

— Не, — мотнул головой Саня. — Подписи только на днях собирать начали. Может ещё не отправили или жалоба до адресата не дошла.

Разговаривая, парни зашли в ворота школы и слились с потоком спешащих на уроки малышей и подростков. В вестибюле стояло несколько дежурных с красными повязками, проверяющих у детей наличие сменной обуви. Двух старшеклассников они предпочли не заметить. В раздевалке, повесили на стальные крючки куртки и вышли в вестибюль. Первый «алгебра и начала анализа». Кабинет оказался на втором этаже в самом конце коридора.

Максимов зашел вместе с Сашей и с интересом глянул на одноклассников, изученных по школьным фотографиям. В девяносто первом никто из одиннадцатого «А» уже не носил форму. Парни и девушки одевались как хотели, избегая слишком яркой и провокационной одежды.

Максимов помахал рукой сидевшей спереди, впритык с учительским столом Татьяне. Девушка фыркнула и отвернулась, гордо задрав носик. Подмигнул улыбнувшемуся Цыганкову за соседней партой.

Слева от Сереги, расположился нескладный рыжий паренек, с вздернутым носом, усеянным горстью веснушек и яркими голубыми глазами. Затасканный узорчатый свитер с потертый в локтях, раньше явно носили отец или старший брат. Серые брюки тоже не производили впечатления новых.

«Олег Гринченко», — отметил Максимов, продолжая наблюдать за одноклассником — «На школьных фотках он выглядел совсем ребенком, сейчас немного повзрослел».

Рыжий, закрывшись книжкой, украдкой бросал влюбленные взгляды на девушку с волосами цвета спелой пшеницы, заплетенными в толстую косу, и вздыхал. Блондинка не обращала внимания на незадачливого Ромео и сосредоточенно с ручкой в руках, и, шевеля губами, что-то черкала в листике, положенным сверху на раскрытую тетрадку.

Соседка — загорелая шатенка в горчичной импортной блузке, насмешливо сверкнула карими глазами, заметив взгляд Максимова, фыркнула и что-то прошептала в розовое ушко подруги.

«А это Лена Колокольцева и Инга Аус».

Блондинка подняла глаза. Андрей усмехнулся и дружелюбно помахал ладошкой.

— Привет, красавицы. Не сияйте так ослепительно, я не взял с собой мазь от ожогов.

Голубые глазищи блондинки изумленно округлились. Шатенка сверкнула белоснежными ровными зубками и с нескрываемым интересом посмотрела на Максимова.

Гул в классе затих. Все взгляды скрестились на Андрее.

— Чего уставились, леди энд джентльмен? — удивленно спросил виновник торжества. — У меня пиджак белый или рог на лбу вырос? Не смотрите на меня так, будто я вам всем очень много задолжал и неожиданно вернулся из многолетнего путешествия.

— Ты чего, Андрюха, под центрового начал косить? Неожиданно, — усмехнулся смуглый крепыш. Левое ухо у него было по-борцовски сплющено.

«Миша Георгадзе» — мысленно отметил ещё одного знакомого по школьным фотографиям Максимов. — «Похоже, борцуха».

— Не, Михаил, просто надоело притворяться и корчить из себя образцового советского школьника, — небрежно ответил Андрей. — Пора явить народу себя настоящего — единственного и неповторимого.

— Ты вроде и раньше образцовым не был, — хмыкнул Георгадзе. — Аккуратнее будь с комплиментами. Дошутишься, никакое карате не спасет.

— Успокойся, Миша, — ухмыльнулся Андрей. — Ревнивцы нынче не в моде. Девушек покоряют другим. Приятными манерами, красивыми подарками, изысканными комплиментами, а не истериками и угрозами.

— Я тебя предупредил, — буркнул спортсмен и повернулся к соседу — смазливому высокому брюнету, листающему учебник.

— Андрюха, — Саня, уже устроившийся в правом ряду на последней парте, призывно махнул ладонью. — Садись, давай. Через две минуты звонок.

Под заинтригованными взглядами одноклассников, Андрей невозмутимо прошел к товарищу,