Кровавая весна 91-го - Алексей Шумилов

Глава 6

Солнечный зайчик игриво плясал на лице, заставляя Максимова вынырнуть из тёмной пелены сна. Андрей прищурился, закрываясь ладонью от бьющего в глаза света. Первое ощущение пробуждения — радость и облегчение.

«Слава богу, приснится же такое, девяносто первый год, маньяк, школа. Сейчас открою глаза и окажусь в спальне своего подмосковного дома на Минском шоссе, или квартире в Хамовниках».

Максимов зевнул, сладко потянулся, хрустнув суставами. Медленно раскрыл глаза и аж подпрыгнул на кровати от шока. Вместо бирюзового подвесного потолка, простенькие советские обои в цветочках. Светодиодные ленты и созвездия, вкрученных в круглые платформы ламп сменились на громоздкую люстру. Огромное помещение спальни превратилось в небольшую комнатку типовой советской девятиэтажки. На двери плакат с Брюсом, рядом на стене грозно щурился Сан-Саныч из «Не бойся, я с тобой», под столом пудовая гиря.

«Черт», — Максимов обреченно откинулся на подушку и закрыл глаза. — «Значит всё-таки не сон, я действительно в девяносто первом году. Вот уж попал, так попал».

В дверь тихонько постучали.

— Доброе утро, мам, — буркнул политтехнолог. — Я уже не сплю.

— Ты попросил разбудить в семь утра, — раздался голос Анны Петровны. — Собирался побегать. Я костюм приготовила, погладила.

— Спасибо, мамуль, уже встаю.

В коридоре на разложенном диване спал Николай Иванович — отец Воронова. Жилистая рука, заросшая до самого запястья жестким черным волосом, свесилась вниз. Одеяло сползло, обнажая худощавый торс в белоснежной майке. Отец вернулся поздно, когда Воронов уже засыпал. По словам матери, как главный технический специалист сопровождал делегации из Венгрии и Югославии. Директор переложил на него организацию всех мероприятий, включая заключительный банкет в заводской столовой.

После гигиенических процедур, в комнате Максимова поджидал аккуратно положенный на стул, утепленный синий спортивный костюм «Динамо» и тонкий свитер. Политтехнолог быстро переоделся, на пороге обулся в найденные в тумбочке белые чешские кроссовки. Подхватил на лежащую на комоде «Ракету» с кожаным ремешком, надел на запястье и вышел из квартиры.

На спортивной площадке перед домом, быстро размялся. Сделал несколько маховых движений руками, наклонов. Разогрел колени, растянул связки на лестнице и только потом побежал к беговой дорожке, опоясывающей футбольное поле и опоясывающей беговой дорожке. Это место Максимов приметил, ещё вчера, возвращаясь домой вместе с Цыганковым.

Оказавшись на дорожке, Максимов двинулся трусцой, резко взял ускорение на сто метров, потом опять замедлился. «Рваный бег» — лучший вариант развития выносливости для ударников. Резкие ускорения и замедления идеально копировали ритм рукопашного боя. Двадцать минут «рваного бега», и Максимов зашел на спортивную площадку рядом с полем. Отработал боксерские двойки и тройки, побил ногами в воздух, сымитировал удары кончиками сложенных щепотью пальцев в глаза и солнечное сплетение, побил в воздух ребром ладони поражая воображаемые сонную артерию и кадык, покидал стопорящие тычки ногами по голеням и коленам.

Подтягивавшийся на турнике моложавый мужик лет сорока в бело-черном гэдээровском костюме, спрыгнул на землю и с любопытством наблюдал за движениями Андрея. Не вмешивался, просто смотрел с ехидным прищуром. Ничего не сказал, но долго провожал парня задумчивым взглядом.

Дома Максимов быстро принял душ, позавтракал, собрал учебники и тетради в «дипломат», поцеловал матушку в щеку и побежал в школу.

Двигался быстрым шагом, обгоняя стайки весело болтавших подростков и совсем малявок, с деловитым видом спешащих в школу, обходя взрослых, ручейками стекающихся к остановкам по обе стороны дороги.

'И что теперь делать? Ответ один — забыть о прошлом и начать жить в новом теле. Сейчас весна девяносто первого. Процессы запущены, некогда могучая советская империя скоро рухнет, разваленная предателями изнутри. Наступит время беспредельного бандитизма, чиновничьего произвола, тотального воровства — это негатив. Позитив тоже имеется — это время больших возможностей, для людей, знающих, что и как надо делать. Уникальный шанс что-то изменить к лучшему. Развал СССР уже предопределен, здесь я ничего поделать не могу — нет времени, ресурсов, статуса, ничего, чтобы этому помешать. Письма в Политбюро и другие действия, способные предотвратить катастрофу — на этом этапе ничего не решающая глупость.

Но вот дальше в девяностых появляется уникальный шанс, переиграть историю, сделать по своему, на одной из развилок, направить страну по другой дороге. Сейчас Союз — государство наивных людей, верящих любой пропаганде. Старые пердуны из Политбюро скоро канут в небытие. Те, кто придут им на смену — политики-демократы «новой волны», хоть плуты и мошенники, но в силу отсутствия необходимого опыта, легко поддаются определенным манипуляциям. У каждого из них есть уязвимые места: тщеславие, самодурство, боязнь конкуренции, жажда власти, желание денег. Это ещё не те зубры, обложившиеся доверенными людьми, специалистами по пиару, многочисленными структурами-прокладками, прошедшие кровь, региональные войны, дефолт, смены власти, съевшие пуд соли на всевозможных интригах и махинациях. Значит на их чувствах и уязвимых местах, можно хорошо сыграть. У меня будет временной лаг, в три-пять лет, пока они не заматереют и не наберутся опыта. Со своими мозгами, знанием предвыборных технологий, черного пиара и маркетинга, могу стать джокером, способным перевернуть любую игру в свою пользу. Даже будет интересно поработать, в заваривающейся каше из бандитов, чиновников, «молодых реформаторов», «красных директоров», комсомольских и партийных функционеров дорвавшихся до корыта — довести котел до кипения, чтобы вместе с мутной пеной выплеснуть наружу начинающих коррупционеров, воров и просто моральных уродов. Придется серьезно потрудиться, но когда меня это пугало? Наоборот, такие нестандартные задачи — всегда вызов — то, что дарит моей работе особую изюминку, а мне — моральное удовлетворение и удовольствие от процесса'.

Размышления Максимова прервал дружеский хлопок по спине.

— Здорово, Андрюха, — почти такой же высокий паренек с темной шевелюрой с каштановым отливом и уже начавшей пробиваться щетиной, дружески улыбнулся.

— Привет, Саня, — сразу откликнулся Максимов. Товарища узнал сразу — видел на классных фотографиях. Правда, тогда Русин был моложе, лицо чуть круглее, и тело ещё не окончательно сформировалось.

Парни обменялись рукопожатиями.

«Крепкий», — Андрей оценил тяжелую ладонь товарища и окинул Александра испытывающим взглядом. Скорее худощавый, но руки жилистые, плечи развернуты, подчеркивая треугольник спины. Куртка не позволяла рассмотреть больше, но чувствовалось, сила у Русина имеется.

— Как прошло свидание? — невинно поинтересовался Максимов. — Надеюсь, ты не пел серенаду под окном как в одном известном фильме?

— Какую серенаду? — удивился Саня.

«Ты сам напросился», — мысленно ухмыльнулся Максимов.

— А вот какую!

Андрей остановился, выбросил руку вперед и в полный голос пронзительно пропел скороговоркой, подражая баритону Караченцева:

'Венец творенья, дивная Диана

Вы сладкий сон, вы сладкий сон

Виденьями любовного дурмана

Я опьянен, я опьянен'…

Ковылявшая сзади с костылем, старушка резко остановилась. Палка и