Неизвестная война (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Ничего, здесь ты нужнее, — утешил я друга.

— Слушай, Володя, а тебе в самом деле не обидно? — вдруг спросил меня комиссар бригады, украдкой поглядываю на свою грудь, где со вчерашнего дня пламенел орден Красного знамени.

Вчера в бригаде состоялся настоящий праздник. Из Вологды прибыл член РВС шестой армии товарищ Кузьмин, вручивший 157-му полку Почётное революционное Красное знамя ВЦИК за летние бои на Северной Двине. 158-й полк, бывший на построении, молча завидовал и обещал, что в ближайшее время тоже заслужит собственное Почетное знамя.

Кроме самого знамени Кузьмин вручил два ордена Красного знамени, сделав кавалером первой и пока единственной награды республики Виктора Спешилова и Серафима Корсакова.

Что тут скажешь? Немного обидно, что не дали. Если честно — пока стоял в общем строю, надеялся, что вот-вот назовут и мою фамилию, но не дождался.

Обмывать боевые награды здесь еще не принято, но и Володя, и Серафим, уже не по одному разу подходили ко мне, говорили —мол, им теперь неудобно орден носить, что готовы пойти в РВС армии, подтвердить, что Аксенов заслуживает награду не меньше, чем они. Я отвечал, что ордена им дали не за побег с Мудьюга, а за другие дела, более важные для революции. Виктор за белогвардейцев, что перешли на нашу сторону, уже заслужил награду, а Серафим в подполье себя проявил наилучшим образом. Если бы не пальнул из пушки, то потеряли бы мы ценного товарища. Вот если бы из всех беглецов Красное знамя дали двенадцати, а тринадцатому, то есть мне, кавалерство не присвоили, тогда да, обидно.

— Так Володя, ты все-таки скажи, а? — настаивал Виктор.

— Нет, ребята, я не гордый. Не заглядывая вдаль, Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль, — ответил я строкой из бессмертной поэмы и пояснил: — У нас на фронте так говорили, если вместо Георгия медалью награждали.

— Так нет в нашей республике медалей, — пожал плечами Виктор, не оценив юмора.

— Будут когда-нибудь, — отмахнулся я. Вспомнив о награде, лежащей где-то в Москве в письменном столе Кедрова, похвастал: — Зато у меня именные часы есть от товарища Дзержинского. Война закончится — стану на пузе носить, чтобы все видели.

— А что, часы штука полезная, — кивнул комиссар. — Вон, бате на работе казенный «Брегет» выдали, так ему сносу нет.

Работникам железной дороги выдавали часы? Не знал. Ладно бы еще машинистам, а обходчикам-то зачем?

Мы собрались ложиться спать, когда во входную дверь кто-то требовательно застучал. Виктор, на всякий случай прихватив оружие, пошел выяснять, что случилось. Вернувшись, сообщил:

— Вестовой от комбрига. Просит немедленно явиться. Еще просил по возможности взять с собой товарища Аксенова. Так что давай собираться.

Если комиссар показывался на квартире редко, то командир бригады, похоже, вообще дневал и ночевал в штабе.

Мы с Виктором зашли в кабинет, на двери которого еще сохранилась старорежимная табличка «Директоръ школы».

Командир бригады — невысокий крепыш с залысинами — был не один. В кабинете сидел старик городского вида — в пальто и в кепке, хотя остальной люд здесь ходил в картузах и в поддевках.

— Василий Филиппович, — представил Терентьев старика, а тот даже не шелохнулся, продолжая смотреть в одну точку. — Беда у него.

Что за беда случилась у старика? Возможно, свели лошадь, но, скорее всего, обидели кого-то из семьи, и он пришел жаловаться.

— Внучку у него изнасиловали, — сообщил комбриг. — Шестнадцать лет девчонке, пошла вечером белье на ручей полоскать, а тут... Так что, товарищ Спешилов, тебе придется это дело брать на себя. Владимир Иванович, — обратился он уже ко мне, — поможете расследовать? Василий Филиппович, обещаю — как только негодяев найдем, накажем. Если что — я их собственноручно расстреляю.

Терентьев сказал это буднично, но я понял — расстреляет. Вроде, у комбрига дочка растет, и возраст примерно такой же.

Изнасилование, конечно, дело скверное. Но почему о том должна болеть голова у комиссара бригады? Поручи это дело кому-нибудь рангом пониже, и все дела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но Виктор, похоже, так не считал. Вон, даже нижняя губа у парня затряслась, занервничал. С другой стороны, если бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии совершают подобные преступления, значит слабая у них морально-политическая подготовка. А кто за нее отвечает? Правильно, комиссар. А перекладывать ношу с одних плеч на другие не в натуре комиссара бригады. Но два дознавателя на такое дело — многовато.

— Понял, товарищ комбриг, — поднялся я с места. — Разрешите выполнять? Думаю, у комиссара другие дела найдутся.

— Володя... то есть, товарищ Аксенов, если какая помощь нужна — только скажи, — сказал комиссар. — Надо будет, всю бригаду... — слегка запнулся Виктор, потом уточнил, — на уши всю бригаду поставим.

Вишь ты, на уши он бригаду поставит. А я на нехорошее подумал.

— Ну что, пойдемте, Василий Филиппович, — тронул я старика за руку.

— Куда пойдем? — вскинулся старик. — А насильников кто расстреливать будет? Я же вам все рассказал — пошла девка белье стирать, а тут ваши. Хотела на себя руки наложить, хорошо бабка увидела, из петли вынула.

— Так их нам еще отыскать надо, — сказал я. — Вы нам их сможете показать?

Василий Филиппович пожал плечами.

— Да где там. Я же их сам не видел.

— Значит, придется мне с вашей дочкой поговорить.

— С внучкой, — поправил меня старик. — Сына моего дочка, отец у нее офицером был, на фронте погиб в пятнадцатом, а мать в восемнадцатом от «испанки» умерла.

Точно, комбриг же сказал, с внучкой. Ну да невелика разница.

Мы пошли со стариком, а по дороге я попросил его показать, где все случилось.

— И к чему это? — удивился Василий Филиппович.

Я сам не знал, что там увижу, да еще ночью, но веско сказал:

— Надо так.

Старик пожал плечами — мол, надо, так надо и повел меня к небольшому ручью, где устроили запруду, а на берегу оборудовали мостки, с которых и стирали белье.

— Вот ведь, и белье тут лежит, и ушат, — в сердцах сказал старик, принявшись собирать белевшее в темноте белье.

— Так девочка белье постирать не успела? — поинтересовался я.

— А я почем знаю? — буркнул Василий Филиппович. — Подержав в руках какую-то нижнюю юбку, понюхал ее и сообщил: — Не успела. Белье от росы намокло и все.

— Вы кем до революции были? — поинтересовался я. — Не лесничим, часом?

— Нет, землемером, — отозвался старик. — И сын по моим стопам пошел. Только я самоучка, а он училище в Пскове закончил. На службу поступил четырнадцатым классом и до титулярного советника дошел. На войну вольноопределяющимся ушел, вроде как вы.

Я даже не стал спрашивать, откуда он знает. Пинега — город маленький, мои квартирные хозяева давно рассказали, кто у них на постое.

Еще разочек прошелся вдоль ручья, заглянул за раскидистое дерево. Даже в темноте видно примятую траву, а еще воняет прокисшей махоркой. Значит, мерзавцы сидели и ждали. Не знаю, что мне это даст, но посмотрим.

— Ну что, Шерлок Холмс, нашел что-нибудь? — насмешливо спросил старик.

— Собачку бы мне, — вздохнул я.

— Да где ее взять-то? Как война началась, всех охотников на фронт взяли, а собачку обучать надо. Может, у кого-то и есть, но где же искать?

Что да, то да. Да и была бы собачка, не факт, что взяла бы след. Махорка — штука убойная для собачьего нюха.

— Что девочка-то говорит? — поинтересовался я. — Узнает кого?

— Не знаю, не спрашивал. Старуха увидела — идет Катька сама не своя, юбка порвана, грудь наружу. Ну что тут еще подумать? А девка сразу в сарай, за веревку схватилась. Хорошо бабка подбежала, отобрала. Катька только и сказала — мол, трое их было. Солдаты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Про то, что солдаты, можно и не уточнять. И так ясно.

— Я как-то в Яренске землю под вырубку отводил, там похожая история произошла. Жених у одной девки до свадьбы просил, она не дала, так парень разозлился, с дружками подкараулил, и изнасиловали. Девка в прорубь кинулась, а парней всех насмерть забили.