Николай Берг - Лёха

– Так точно! – козырнул пиротехник.

– И еще: после обеда подойдет комвзвод-два, покажете ему свое хозяйство, обховорите, чтоб была возможность, в случае чехо этохо, использовать как взводный участок обороны. Хорошо нарыли. Надежно. Молодцы!

– Служим трудовому народу! – нестройно, зато громко рявкнули присутствующие.

Командир не по-военному кивнул и двинул в лагерь.

Подъехала вторая подвода, и совершенно неожиданно благодушный Абдуллин завопил как резаный:

– Нар сак![165]

Но опоздал – бойкий дуралей-возчик ухитрился уронить с телеги сразу несколько боеприпасных ящиков. Еще пара ящиков шмякнулись, когда испуганная криком лошадь дернула телегу.

Раньше всех сориентировался Середа и завопил на очумевшего от такого поворота событий возчика:

– Танцуй отсюда вальсом, гульфик привязной!

– Та я мерекувал… – начал оправдываться «водитель кобылы».

– Вали, говорю, пока ветер в морду без камней!

Тут к сержанту присоединились все остальные, которые чуток растерялись было, и каждый по-своему отреагировал на падение ящиков с боеприпасом – кто зажмурился, кто присел, кто спиной повернулся, а кто так и стоял – с открытым ртом. Теперь все дружно заорали и пару оплеух балбес отхватил. Подоспевший со следующей телегой бурят крепко схватил под уздцы напуганную животинку, и больше ящики не сыпались.

– Эти в сторонку отложите, – заявил успокоившийся техник-лейтенант, показывая на упавшие.

– Мне пару ящиков от мин надо. Заменить деревянный, – сказал успокаивающемуся пиротехнику Семенов.

– Вечером приходи, освободятся, – отозвался техник-лейтенант и тут же попросил сделать в «плавильне» нары для спанья. По его круглой физиономии видно было, что он что-то придумал.

Сделать нары из жердей проблемой не было, но в кои-то веки проснулось любопытство. Спрашивать старшего по званию было неловко, а вот подвернувшегося под руку Хренова боец тормознул.

– Не учли, что источник нагрева у нас тут – костер. Такая схема на примус рассчитана, а примус нам не дают. Придется на костерке, а костерок в яме горит плохо. Мы вон там местечко присмотрели: и укромно, и огонь видно не будет, и вода рядом. Опять же тут в минах чистый тол, так что выплавить несложно будет, да и нужно его килограмм шесть всего.

– Лихо ты в этом разбираешься, – удивился Семенов.

– Так мы на гражданке вместе работали, призвали нас обоих вместе, мы ж так вот и ездили. Я всякого насмотрелся, даром что шофер.

– Слушай, а этот твой пиротехник – он как? Серьезно разбирается?

– Видал бы ты, как мы в Киеве старую фабричную трубу аккуратно уложили! Филигранная работа была – так в газете и написали! – вроде как даже чуточку обиделся Хренов.

– Да ты не думай, мне ж интересно все-таки. Я ж понимаю, что не пустяк дело – из одного боеприпаса другой сделать, – пошел на попятный Семенов.

– Строго между нами – ничего сложного. Все очень-очень просто. Ведро с водой ставишь на костер. Туда – в воду – снаряд; конечно, вывернув взрыватель. Когда снаряд нагреется, тол начинает плавиться, так внутри корпуса снаряда и плещется. Бери да разливай. Шашку толовую можно сделать любой формы – в какую формочку нальешь, та и будет. Но тут есть момент один – кроме пиротехника специально обученного, этого никто не сможет делать, – заговорщицким голосом поделился Хренов.

– Погодь-погодь, ты ж сам сказал, что все очень просто? – удивился растерявшийся Семенов.

– Просто – технологически, – козырнул знаток взрывного дела незнакомым сложным словом, – зато сложно химически. Это если чистый тол, все просто. Но кроме тола всякой погани полно разной: и пироксилин, и мелинит, и пикриновая кислота, и ксилил, и «французская смесь», – вывалил ворохом на голову собеседнику массу всякого загадочного Хренов. И горделиво полюбовался произведенным эффектом.

– И что тогда?

– А тогда будет как в сказке про лису и петуха – полетят клочки по закоулочкам, – со значением закончил Хренов.

– Ишь ты, как оно все… Ладно, надо нары делать. Спать тут будете?

– А почему нет? Без отрыва от производства, как говорится. Только навес сделать – и вполне себе жилье, пока землянки не оборудуют.

Семенов специально остался посмотреть, как пойдет у пиротехников священнодействие, благо не гнали. Да и Середа тут же крутился, ему тоже было любопытно. Абдуллин, немного рисуясь перед зрителями, повыкручивал пальцами черные конусные взрыватели из мин, аккуратно обернул каждый в тряпочку и сложил отдельно, в пустой цинк от патронов. Почитал заковыристые надписи на минах, сверился с второй своей книжечкой, «Пиротехнические материалы», которую хранил как зеницу ока. Удовлетворенно кивнул – тол в минах оказался без всяких эрзацных примесей. Потом открутил оперенные хвостовики, тушки мин аккуратно уложил в ведро с водой, словно уху из мин варить собрался, и Хренов поволок ведерко туда, где горел небольшой, почти не дававший дыма костерок.

– Посолить, поперчить, добавить лаврового листа – получится минометная уха, – пошутил Середа.

– Оно бы хорошо, если тот состав соль повезет, – вздохнул пиротехник, поглядывая на солидные карманные часы. На крышке Семенов успел прочесть только; «Тов. Абдуллину за образцовое выполнение…» – а вот дальше не успел.

– Нам бы и сахар сгодился, – отозвался артиллерист.

– Да нам бы все бы сгодилось. Ну почти все, – вздохнул пиротехник.

– А вот гусятины я уже вроде как и наелся.

– Так этих гусей фрицы рановато забили. Гуси еще жира не накопили, – раздался уверенный голос из-за спины.

Обернулись. Увидели коренастого партизана-разведчика, держащего в руках ржавое ведро и еще какие-то странного вида емкости.

– Вот, как сказано: под плавленный тол всякое, – свалил свой груз разведчик.

– Очень хорошо, – обрадовался техник-лейтенант. Стал придирчиво рассматривать этот хлам – и тут его оторвал от этого увлекательного дела паренек-посыльный, в срочном порядке вызвавший Абдуллина к командиру, да еще и с Середой впридачу. Оба переглянулись и с достоинством, но поспешно двинулись в лагерь. Семенов глянул им вслед.

– У нас в Сибири гусей бьют ближе к середине декабря. До конца октября – начала ноября, до установления постоянного снежного покрова, птица еще на выпасе… То есть сама ходит: значит, жир не особо нагуливается. Далее ее запирают в сарай и скармливают кучу всяких сельхозочисток, ботвы и некондиции – свекла, морква, капуста и прочее. Вот тогда-то гусь и набирает самый жир. За полтора-два месяца птица добирает еще порядка четверти веса. А вот утка под нож идет на три-четыре недели пораньше – она гораздо прожорливее, и смысла ее столько кормить нету, – рассудительно пояснил коренастый разведчик.

– Ишь ты, куда тебя занесло! – удивился Семенов.

– А ты, что ли, местный? Говор-то у тебя не тутошний, – усмехнулся разведчик.

– Куда мне… Тоже с эшелоном приехал. Вот у нас гусей не держали. Утки были, да по мне курица лучше. Еще кроли у нас были, только сена им надо – козу держать выгоднее, – степенно сказал боец.

– Коза – да, в хозяйстве хороша. Только смотреть надо, чтоб осину не грызла, зараза, а то молоко пить нельзя, горькое такое. Но коза – она животина разумная, озорная, а гусь все же вкуснее. Только его готовить надо не спеша. И с кислой капустой лучше. Вот утку – ту с яблоками можно, а гуся лучше уж с гречей, – пустился в кулинарные рассуждения разведчик.

Семенов не стал спорить, и коренастый с чувством рассказал, как гусей коптить, как гусей вялить, как гусей варить и как гусей тушить… Видно было, что таким образом рассказчик примиряет себя с той едой, что ему доставалась теперь.

Подошел Хренов, потоптался рядом, озабоченно озираясь по сторонам.

– А где все? – спросил он.

– В штаб позвали, – отозвался Семенов, и разведчик продолжил про готовку гусей, упирая теперь на то, что и суп с гусем, и даже пельмени с гусятиной – кушанье замечательное и достойное всякой похвалы. Когда он запел соловьем про груздянку с гусем – прибежал тот самый шебутной посыльный, схватил, словно чемодан, ящик с минами и, пыхтя, убежал, проигнорировав вопросы, заданные всеми тремя красноармейцами практически одновременно.

– Тол уже плавится, разливать бы можно, но Абдуллин мне запретил, – озабоченно заявил Хренов.

– Перекипит супчик? – усмехнулся разведчик.

– Ну может… Пойду воды подолью, что ли. – И Хренов суетливо отправился к костерку.

А Семенов поймал себя на мысли, что раньше ни за что не стал бы слушать столько времени про гусей и про их готовку, а сейчас понимает этого здоровенного мужичину, который, болтая о гусях, говорит о своем доме и о той, довоенной, жизни. Которая хоть и полна была забот и бед, но и радостей в ней хватало, особенно в сравнении с нынешними временами – жуткими, военными и сиротскими.