Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

— Что случилось на ночь глядя? — это недовольный отец вышел из своей комнаты, а из-за его плеча пугливо выглянула Скамия. Ишь ты, она уже и ночует у него. Ушлая бабенка. Раньше, бывало, покряхтит немного за стеной, и к себе идет. А тут до утра под отцовым боком греется. Не то в законные жены метит?

— Рыбак с фракийской стороны приплыл, гостеприимец наш, — торопливо затараторил гонец, тощий, как ветка паренек лет четырнадцати. — Шесть кораблей данайцев там заночевали. То ли ионийцы, то ли ахейцы, он из кустов не понял, что за племя. Сейчас в гавани за острым мысом прячутся, а к рассвету на нас пойдут.

Я знаю этого мальчишку. Нелей его имя. Он бегает так, что иному коню завидно. Только теперь его служба окончена, наш черед настал. Мы гонцов посылаем в ближайшие деревни, а те уже — в дальние. Воины тамошние, получив известие, хватают оружие и скорым шагом идут в Дардан, под начало царя. Выручили нас соседи, и не в первый раз. Мы тут так и живем: то фракийцы нас выручают, то мы их. Иначе никак, потому что вокруг города и в нем самом и сотни бойцов не наберется.

— Садись поешь, Нелей, — повел рукой отец, который уже послал слуг со злой вестью. — Скамия накормит тебя.

Паренек чиниться не стал, лишь благодарно кивнул и сел за стол. Ему воевать еще не по возрасту, а мы с отцом пошли собираться. Как раз готов мой новый доспех, только-только завязочки пришил. Получился на редкость уродливый хитон с разрезной юбкой и наплечниками, склеенный из восьми слоев льняного полотна. Тяжелый он, как кирпич, и надевается сверху, прямо на обычную одежду, иначе кожу можно разодрать до крови.

— Выводи коней! — сказал отец слугам. — Мы выходим сейчас.

Оказывается, я и не знал до этого, что такое настоящий восторг. Легкая двухколесная тележка, которую на рассвете мчат два конька по ровной дороге — вот оно, истинное счастье. Лошадки чувствуют даже малейшее движение пальцев, которыми я сжимаю упряжь. Кстати, об упряжи — это полное дерьмо, которое душит несчастную животину. И мундштука тоже нет, а вместо него — бронзовые нащечники по бокам. Поменять бы… Впрочем — плевать, потом разберусь. Сейчас я наслаждаюсь поездкой и горячу лошадей, не обращая внимания на поджатые губы своего возницы, который стоит за спиной. Не одобряет он такого мальчишества. А вот и Дардан. Его ворота открыты, и воин, что стоит у них, поднял в приветствии руку. Он наш дальний родственник. Впрочем, тут все в той или иной степени наши родственники, так что неудивительно.

Здесь всё почти так же, как в Трое, только куда меньше. В самом городе живет две сотни семей. Дома мастеров и воинов жмутся друг другу каменными боками, так и теплее, и места больше. Самый здоровый дом из всех, сложенный из крупных булыжников, с двумя колоннами и жертвенником у входа — это и есть царский дворец. Он покрыт плоской черепицей, в отличие от домов бедноты. Здесь тоже работает кузнец и десяток ткачих, но это и близко не стоит рядом с дворцами Микен или Пилоса, где трудятся тысячи людей. Тут, в Дардане, живут рыбаки и горшечники, виноделы и плотники, торговцы и даже один золотых дел мастер, он же по совместительству цирюльник и костоправ. Одного такого специалиста на наш мегаполис вполне достаточно. Кстати, почти у каждого горожанина есть свой надел за стеной, не прокормиться у нас одним ремеслом. На полях вкалывают рабы, головы которых, стриженные уродливыми клоками, украшает хозяйское клеймо. Так везде делают, от самого Вавилона и до Проливов. Раб должен выделяться в любой толпе, а красивая прическа может быть только у свободного мужа.

Царь Акоэтес, дядя мой, ждал у входа. Он очень похож на своего младшего брата. Такой же крепкий, молчаливый и суровый мужик, только у него больше седины в волосах и бороде. Он немало повоевал, и его тело украшают шрамы, как и у всех, впрочем, кто перевалил через рубеж в двадцать лет. К этому возрасту пяток серьезных схваток ты пройдешь точно.

— Здравствуй, брат! — дядя обнял отца и благосклонно потрепал меня по плечу. — И ты здравствуй, Эней! А что это у тебя такое?

— Доспех из ткани сделал, дядя, — ответил я, невольно сжав зубы.

Вдруг он смеяться начнет. Нет, не стал. Только осмотрел внимательно, ковырнул обкусанным ногтем и хмыкнул недоверчиво. У него самого громоздкий колокол, собранный из бронзовых колец. Он его с ахейца снял, которого своей рукой убил. Хорошая штука, их сейчас не делают, уж очень дорого. Хрен его пробьешь, и мест уязвимых в нем почти нет. Лишь лицо и узкая полоска между верхнем краем поножи и юбкой доступны для удара, только туда еще попасть надо. Такого воина камнями завалить нужно, чтобы он под этой кучей от голода помер. У нас на все царство от силы десяток воинов в доспехе воюет. Правда, у остальных — чешуйчатый панцирь, закрывающий торс и бедра, и шлемы из кабаньих клыков и бронзы. У кого из клыков шлем — тому почета больше. У нас его делают только те, кто сам тех кабанов на копье взял. А это, на минуточку, больше тридцати голов добыть нужно. Кто стоял с копьем против озверевшего секача, тот знает, каково оно. Я вот стоял уже, оказывается. Так себе ощущения. Пьянящий восторг от схватки приходит позже, когда кабана разделали и запекли на огне.

— Мой отряд собрался уже, — сказал Акоэтес, — и я выдал парням колесницы и коней. Воинов из дальних селений нет пока. Если не успеют, придется в городе запереться.

— Давай колесницы оставим снаружи, дядя, — сказал я. — Мы покружим рядом, иначе они разорят поля. Пощекочем их и вернемся.

Два умудренных жизнью мужа переглянулись растерянно, а потом дядя сказал.

— Парень дело говорит, Анхис. Толковый он у тебя. Нас обложат в городе, а сами сожнут наш ячмень. Там зерно наливается уже.

— Они за ним и пришли, — зло сплюнул отец.

— Вижу паруса! — заорал часовой на воротной башне. — Сюда идут!

1 Описаны случаи, когда в 19 веке русские военные корабли задерживали в Черном море турок-работорговцев, что везли черкешенок на продажу в Стамбул. Анапа и Туапсе — вот два главных рынка по продаже живого товара. Туда везли не только пленниц, но и дочерей бедняков, которых выращивали на продажу с самого рождения. Матери учили их петь и танцевать. А потом