Целитель #07. Послание лекаря Олександра - Валерий Петрович Большаков

Изя тут же приложился к соломинке — и закатил глаза, демонстрируя верхи блаженства.

— Дай попробовать, — поерзав, заворчала Аля.

Ухмыльнувшись, Динавицер подвинул стакан девушке. Церемонно отставив мизинчик, Альбина втянула прохладную смесь, горячившую горло.

— Ничего, так, — вынесла она оценку, улыбаясь, словно шампанское, взбитое с коньяком и ликером, «отпустили» ее, как закаленную сталь.

Смягчаясь, девушка стрельнула глазками по сторонам, словно выбирая жертву.

Студентов прибывало — уже половина столиков занята болтающими и щебечущими, шутящими и смеющимися компаниями. Ефимова вглядывалась в лица посетителей модного кафе, угадывая, кто они, но понимала, что внешность обманчива. Вон тот серьезный парень в очках мог быть студентом-математиком… Или молодым рабочим с АЗЛК. А вон та смешливая девушка в модном костюмчике… Кто она? Актрисулька из ГИТИСа? Или продавщица гастронома?

Альбина дремотно улыбнулась, переведя взгляд за окно. По улице вверх и вниз катились «Волги» — оливковые с шашечками и черные персоналки; «Икарусы» — желтые, что снуют от остановки к остановке, и красные с белым, возившие гостей города или туристов. Мелькали «Жигули», сновали «Вартбурги», важно рассекали правительственные «Чайки» или громадные лимузины с дипломатическими номерами.

Машины своим фырканьем или утробным ворчанием словно озвучивали пульс большого города.

«Правильно мы сделали, что Мишу послушались! — подумала Ефимова, чуя прилив жизнелюбия. — Страшно было, но поступили же! И теперь вокруг — Москва…»

— Ой, Изя… — томно вздохнула девушка. — Будь другом, закажи еще один коктейль. Я с тобой поделюсь!

Глава 4

Вторник, 1 ноября. Утро

Москва, Кремль

— Обстановка в Польше сложная и напряженная, — рокотал Устинов, ослабляя душивший его галстук. — Воду мутят профсоюзы да попы. Особенно стараются тамошние кардиналы — Стефан Вышиньский в самой ПНР, и Кароль Войтыла — в Ватикане. Американцы с немцами подняли шумиху в прессе, шлют в Варшаву, Гданьск и Краков эмиссаров с чемоданами долларов и злотых… В общем, по-всякому раскачивают ситуацию.

Брежнев насупил мохнатые брови.

— Подключить Варшавский договор и ввести войска? — медленно и ворчливо проговорил он, рассуждая вслух. — И подавить контрреволюцию?

Министр обороны покачал головой, выдавая хмурое беспокойство.

— Это крайнее средство. Последнее средство. С ним я бы обождал, — шумно вздохнув, он продолжил: — Нет, если что, Северная группа войск в полной боевой готовности. Разработан даже план действий с участием пятнадцати наших дивизий, двух из ГДР и одной чехословацкой. Но Польша — это Польша. По расчетам аналитиков, нам, чтобы установить эффективный контроль надо всей территорией ПНР, потребуются не пятнадцать, а тридцать, если не все сорок пять дивизий! Вполне может начаться партизанская война, и тогда дело дойдет до большой крови.

— Этого допустить никак нельзя, — забрюзжал Брежнев, кривя рот. Поправив «рогатые часы», он встал и прошелся по кабинету. — Но социалистическую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим! Что скажете, Алексей Николаевич?

Косыгин, имея мрачный вид, покачивал кожаной папкой, набитой бумагами.

— Скажу, что ситуация, конечно, сложная, — встрепенулся он, — но мы взяли ее под контроль. А как только положение трудящихся в Польше улучшится, начнется спад протестного движения. Ведь главное в том, что поляки хотят больше социализма! И это хорошо, это славно. С провокаторами, с клерикалами, с предателями и вражескими агентами надо действовать жестко, тут вопроса нет, а люди просто хотят жить! Нормально жить — растить детей, работать, учиться…

Генеральный секретарь, щурясь, глядел на зеленую крышу Арсенала, припудренную ночной порошей. Снега выпало чуть, да и тот размело ветром. Но серые тучи зависли над городом, нагоняя тень, и даже звезда на Троицкой башне утратила блеск.

— Ваши предложения? — разлепил Брежнев губы, гадая, ждать ли осадков к пятнице. На белой глади следы, как буквы, а в Завидово есть, что «почитать»…

— Прежде всего, не допустить роста цен, — деловито заговорил председатель Совета Министров. — Поставки продовольствия в Польшу мы обеспечим, конечно, но не за наш счет. Горе-стратеги из ПОРП назанимали кредитов на полмиллиарда долларов, понастроили кучу заводов, а вот на основной вопрос — куда девать продукцию? — так и не ответили. Хотели сбывать европейцам! Размечтались… — хмыкнул он. — На Западе и своих товаров полно, девать некуда. А вот мы польский ширпотреб возьмем! Разместим заказы. Выдадим кредиты. Организуем совместные производства. Короче говоря, привяжем к себе Польшу прочнейшими экономическими связями! Как Америка — Канаду. Ну или, там, Мексику… Кстати, вот вам живой пример — ни один польский рабочий, устроенный в филиале нашего «КамАЗа» в Щецине, не участвовал в демонстрациях, а их там трудится больше четырех тысяч, да как бы не все пять! Понимаете, товарищи? Люди дорожат своими рабочими местами!

— Это хорошо, да… — покивал генсек, не замечая, что повторяет за Косыгиным, — это славно… Ну, раз задачи ясны… За работу, товарищи!

Хлопнула дверь. По опустевшему кабинету загуляло эхо, и унялось. Брежнев усмехнулся, поймав себя на том, что ступает мягко, лишь бы не спугнуть боязливую тишину.

«А толку?» — мелькнуло у него, стоило услышать щелчок замка.

Дубовая створка приоткрылась, и личный секретарь прошелестел:

— К вам товарищи Андропов и… э-э… Гарин.

— Да, да, Коля! — браво откликнулся хозяин кабинета. — Приглашай!

Первым порог кабинета перешагнул глава КГБ, а за ним пожаловал и «Хилер», он же «Ностромо». В черных джинсах и синем клубном пиджаке Миша выглядел заезжим плейбоем, лишь обычная фланелевая рубашка выбивалась из стиля. Высокий, спортивный, с лицом узким и невозмутимым, Гарин оглядывал объект «Высота» со спокойным любопытством.

— О, какие люди! — посмеиваясь, Брежнев пожал руки гостям.

— Здравствуйте, Леонид Ильич, — бегло улыбнулся Михаил. Ладонь его была сухой и крепкой.

— Проходите, проходите, Миша… Юра, что с Густовым?

— Пока в реанимации, — свел брови Андропов. — Положение тяжелое, но стабильное. И когда Ивана Степановича можно будет порасспросить, неясно. Я разговаривал с Пономаревым, звонил товарищу Пельше… Арвид Янович согласился даже на мою встречу с начальником оперотдела КПК, но смысла в этом немного. Если Густов подозревает кого-то из оперативников, то без него самого мы мало что узнаем.

— Пожалуй… — проворчал генсек. — Значит, будем ждать, когда Иван Степаныч оклемается. Миша!

Гарин, корректно отошедший к окну, приблизился, и Брежнев снова ощутил легкую тревогу — взгляд у этого молодого человека явно не соответствовал возрасту. Обычно Мишины глаза излучали сдержанность и легкую иронию, что само по