Стивен Кинг - 11.22.63

— Похож немного на меня бывшего, не так ли? — спросил он тем же самым скрипучим голосом, садясь в мягкое кресло перед телевизором. Вот только не совсем сидением это было, он скорее поставил себя напротив кресла, и тогда упал в него.

— Выглядишь получше. А что тебе говорят врачи?

— Тот, к которому я обращался в Портленде[67], говорит, что все безнадежно, даже с химиотерапией и радиацией. Собственно, он повторил то же, что раньше говорил мне другой, в Далласе. Это было в 1962-м. Приятно убедиться, что некоторые вещи остаются неизменными, ты согласен?

Я открыл, было, рот, но вновь закрыл. Иногда просто нечего сказать. Иногда тебя просто сжимает.

— Нет смысла морочить себе голову, — сказал он. — Я понимаю, что смерть смущает людей, особенно когда умирающему некого винить, кроме собственных плохих привычек, но я не могу тратить время на деликатные намеки. Довольно скоро я окажусь в госпитале, хотя бы потому, что не смогу своими силами добраться до туалета и возвратиться назад. И пусть я буду проклят, если буду выкашливать свой мозг, сидя тут по пояс в собственном дерьме.

— Что будет с харчевней?

— С харчевней покончено, дружище. Даже если бы я был здоров, как конь, она закрылась бы уже в конце этого месяца. Ты знаешь, что я арендовал это место, нет?

Я этого не знал, но понять было нетрудно. Хотя Ворумбо все еще называется Ворумбо, сейчас там действует обычный современный торговый центр, а это означает, что Эл платит аренду какой-то корпорации.

— Продление моей лицензии обсуждается, но Совет директоров фабрики желает, чтобы на этом месте было кое-что под названием — тебе это понравится — «Л.Л.Бин экспресс»[68]. Кроме того, они говорят, что мой маленький «Алюминер» там, как бельмо в глазу.

— Но это же глупость! — воскликнул я с такой праведной пылкостью, от которой Эл даже хохотнул. Хохот постарался перейти в кашель, но он его подавил. В частной обстановке своего дома для преодоления кашля Эл не пользовался платочками или бумажными или текстильными салфетками; тут на столе возле его кресла стояла коробка женских макси-прокладок. Я раз за разом бросал туда взгляд. Я принуждал себя отвести глаза, рассматривал фото на стене, на котором Эл обнимал какую-то красивую женщину, но вновь ловил себя на том, что взгляд мой возвращался назад. Вот одна из больших правд о человеческом бытии: когда для собирания мокрот, которые продуцирует ваше больное тело, вы нуждаетесь в макси-прокладках, это значит, что у вас, к черту, серьезные проблемы.

— Благодарю за такую твою реакцию, дружище. Мы могли бы за это выпить. Мои алкогольные дни завершились, но в холодильнике есть охлажденный чай. Может, окажешь милость.

У себя в ресторанчике он использовал простую, крепкую стеклянную посуду, вместе с тем кувшин, в котором находился охлажденный чай, показался мне похожим на «Уотерфорд»[69]. В чае беззаботно плавал целый лимон, кожура его была надрезана, чтобы сочился сок. Я положил лед в два стакана, налил чай и возвратился в гостиную. Эл сделал длинный, глубокий глоток со своего стакана и с признательностью зажмурился.

— Боже, какой же он хороший. На эту минуту все в Эловом Мире хорошо. Эти пилюли просто чудо. Конечно, попадаешь к ним в зависимость, как тот черт, но они все-таки чудесные. Даже кашель немного приглушают. Боль начнет вновь выползать где-то ближе к полуночи, но благодаря ним у нас есть достаточно времени, чтобы обо всем поболтать. — Он сделал новый, небольшой глоток и подарил мне взгляд, преисполненный горького удивления. — Похоже на то, что человеческое естество требует своего до самого конца. Никогда бы не подумал.

— Эл, что будет с тем…с тем отверстием в прошлое, если они оттянут твой трейлер и построят на его месте магазин?

— Об этом я знаю не больше, чем о том, каким образом я могу покупать тоже самое мясо вновь и вновь. А что я думаю, так это то, что оно исчезнет. Думаю, это какое-то естественное чудо, скажем, как тот Старый Верный, или чудесная балансирующая скала на западе Австралии, или та река, которая в соответствующие фазы месяца начинает течь в обратном направлении[70]. Такие вещи, они деликатные, дружище. Крохотный сдвиг в земной коре, изменение температуры, несколько динамитных зарядов, и все, им конец.

— Так ты не думаешь, что там может произойти…ну, я не знаю… какого-то рода катаклизм?

В моем собственном воображении нарисовалась брешь в кабине авиалайнера, который летит на высоте тридцати шести тысяч футов, и как из него все вытягивает прочь, включая пассажиров. Я такое однажды видел в каком-то фильме.

— Я так не думаю, но кто может знать? Единственное, что сам знаю, это то, что я здесь ничего не могу поделать, ничего. Разве что, если ты захочешь, могу документально переписать харчевню на тебя. Это сделать я могу. Тогда ты можешь обратиться в Национальное общество сохранения исторического наследия и сказать им: «Эй, ребята, вы не можете разрешить, чтобы какой-то там сетевой магазин возводили во дворе старой фабрики Ворумбо. Там есть туннель через время. Я понимаю, в такое тяжело поверить, но давайте я вам покажу».

Какую-то секунду я действительно всерьез обдумывал такой вариант, так как Эл, вероятно, прав: и трещина, которая ведет в прошлое, почти наверняка очень хрупкая. Единственное, что я понимал (а также он) — она может лопнуть, словно мыльный пузырь, если «Алюминер» просто достаточно сильно толкнуть. И тогда я подумал о федеральном правительстве, которое узнает, что может посылать в прошлое оперативников, только бы изменить там все, что им захочется. Я не знал, возможно ли это, но если так, те ребята, которые подарили нам такие забавные игрушки, как биологическое оружие и управляемые компьютерами лазерные бомбы, являются последними лицами, которых я желал бы побуждать к выполнению разнообразных задач в живой, беспрепятственной истории.

В ту же минуту, как эта идея причудилась мне — нет, в ту же секунду, — я понял, что на уме у Эла. Не хватало только деталей. Я отставил в сторону стакан с чаем и встал на ноги.

— Нет. Абсолютно. Нет и нет.

Он воспринял это спокойно. Я мог бы сказать, это благодаря тому, что он был приторможен оксиконтином[71], но мне было понятно, что все не так просто. Он прекрасно видел, что я не собираюсь взять и просто уйти, что бы там я только что ни сказал. Мое любопытство (не говоря уже о моем пристрастии), наверное, торчало из меня, как иглы из дикобраза. Так как в душе я желал узнать о деталях.

— Вижу, я могу презреть предисловием и перейти сразу к делу, — произнес Эл. — Это хорошо. Сядь, Джейк, и я открою тебе ту единственную причину, из-за которой я все еще не принял разом весь свой запас маленьких розовых пилюль. — А когда я так и остался стоять, он продолжил: — Ты же сам понимаешь, что тебе хочется узнать обо всем, так что за беда? Если бы я даже мог заставить тебя сделать что-то здесь, в 2011 году, — на что я не способен, — я не могу принудить тебя что-то делать там. Как только ты возвратишься туда, Эл Темплтон превратится в четырехлетнего мальчика, который бегает на заднем дворе у себя дома в Блумингтоне, который в штате Индиана, в маске Одинокого Рейнджера[72] и все еще неуверенный в собственном умении своими силами подтирать себе очко. Итак, садись. Как говорят в рекламно-информационных передачах, это тебя ни к чему не обязывает.

Правильно. Хоть моя мать сказала бы: «У дьявола сладкий голос».

Но я сел.

— Тебе знакомо выражение водораздел, друг?

Я кивнул. Не надо быть учителем английского языка и литературы, чтобы это знать; не надо даже быть грамотным. Это один из тех раздражающих лингвистических выкидышей, которые раз в раз звучат в ежедневных выпусках новостей кабельных телеканалов. К подобным также принадлежат: «на данный момент времени» и «сопоставив вместе факты». А наиболее раздражающими фразами из всех (я вновь, и вновь, и вновь свирепо предостерегал против них своих явно скучающих учеников) являются абсолютно бессмысленные: «кое-кто утверждает» и «как известно».

— Ты знаешь, откуда он взялся? Его происхождение?

— То есть…

— Из картографии. Водораздел — это местность, обычно горная или лесистая, откуда вытекают реки. История — тоже река. Ты согласен с таким сравнением?

— Да. Думаю, что да.

— Иногда события, которые изменяют историю, являются масштабными — как те продолжительные, сильные дожди над всем водоразделом, из-за которых река выходит из берегов. Но наводнение на реке может случиться даже в солнечный день. Все, что для этого нужно — сильный, продолжительный ливень над какой-нибудь маленькой частичкой водораздела. В истории также случаются внезапные наводнения. Желаешь примеры? Что касательно 9 сентября 2001? Или выигрыш Бушем выборов у Гора в 2000?