Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

class="p1">– Можно, но, во-первых, для этого в точке посадки должна находиться обученная команда швартовщиков – желательно человек тридцать. Во-вторых, необходима ровная площадка без деревьев и сооружений, на которые можно невзначай напороться. В-третьих, приземлиться можно только в штиль или при очень слабом ветре. Но вообще посадка цеппелина непосредственно на землю – дело очень рискованное, его желательно всячески избегать.

– Надо придумать, как при необходимости совершить посадку самим, без посторонней помощи, – приказным тоном объявил князь Любич. – С наименьшим риском и на любой местности. Возможно, что в тайге или на горном склоне.

Задача казалась невыполнимой, но изобретательный Мунивердич таки придумал, как её решить! Он предложил оснастить опускаемую наблюдательную гондолу – пресловутый «швах-гроб» – парой четырёхлапых морских – так называемых «мёрт-

вых» – якорей на коротких канатах. «Швах-гроб» выпускается метров на пятьдесят вниз и цепляется за грунт. Из него выходят один или два воздухоплавателя, крепят якоря как следует, а затем дирижабль с помощью собственной лебёдки подтягивается к наблюдательной гондоле, спускаясь до высоты пятнадцати-двадцати метров, а при благоприятной погоде даже ниже. Строго говоря, посадки как таковой воздушное судно не совершает; оно остаётся на относительно безопасной высоте, но при этом появляется возможность высадить или наоборот, принять с земли одного-двух человек.

Якорную систему Мунивердича испытали в середине октября на берегу залива. В безветренную погоду она показала себя вполне работоспособной. Некоторую сложность представляла только съёмка «швах-гроба» с якорей, но, учитывая, что данная операция рассматривается как экстремальный случай, посчитали допустимым вариант обрубания якорных канатов. Присутствовавший на испытаниях князь Любич в целом остался доволен.

Тем временем барон Аренс интенсивно осваивал штурманское дело, а Гремислав подшучивал над ним и цитировал указ Петра Великого: «Штурман персона подлая, но дело своё знает зело… Посему в кают-компанию пущать и привилегии оказывать!»

* * *

В первых числах ноября в Стрелке снова появился князь Любич в сопровождении Аренса, незнакомого подпоручика и троих сумрачных субъектов в штатском. Бессменному командующему воздушной эскадрой полковнику Никитину он предъявил письменный приказ из Санкт-Петербурга за подписью – ни много ни мало – начальника Генерального штаба генерала Янушкевича. В приказе говорились, что штабс-капитан Любич назначается командующим специальной воздушной операцией на цеппелине «Ц-15» в интересах Особого делопроизводства Генштаба, и все привлечённые к операции лица обязаны неукоснительно выполнять все его приказания. Посвящённые знали, что под невзрачным обозначением «Особое делопроизводство» скрывается главное военное разведывательное управление Империи. Полковник Никитин относился к числу посвящённых. Он испытующе взглянул на штабс-капитана и после небольшой паузы представил его Мунивердичу как непосред-

ственного начальника – на время предстоящего полёта. Ещё раз пробежав приказ глазами, добавил:

– Специальная воздушная операция будет совершенно секретной, поэтому о ней не должен знать никто. Насколько я понимаю, из здесь присутствующих всей полнотой информации обладает только штабс-капитан Любич. Поэтому все вопросы задавать лично ему. Лишь он один сможет на них ответить. Если сочтёт нужным.

Подготовка к полёту началась с того, что на обшивке цеппелина закрасили номер «15». Погрузили столько запасов и топлива (на бомбодержателях были установлены четыре запасных тысячелитровых бака с бензином), что Гремислав поинтересовался:

– Ваше сиятельство, мы что, собираемся в кругосветное путешествие?

Сказал он это полушутя, но задумчивый ответ Любича его несколько озадачил:

– Может быть… Кто знает?

* * *

Лишь после того, как цепеллин поднялся в воздух, штабс-капитан Любич огласил маршрут следования. К удивлению воздухоплавателей, им предстояло лететь не в Японию и не в Америку, а на Байкал. Конечный пункт первого этапа операции (слова «первого этапа» князь выделил голосом) – промежуточная база Большие Коты. Три года назад Мунивердич уже был там: следуя из Германии на «Ц-7», он трое суток ждал погоды именно в Больших Котах. «Невероятная глушь. Интересно: что мы там забыли?» – недоумевал Гремислав, но задавать лишние вопросы не стал. Князь облачил этот полёт столь плотной завесой секретности, что выпытывать у него какие-либо подробности было бесполезно. Его ответ можно предугадать: мол, придёт время – узнаете…

Цеппелин взял курс на северо-запад. Погода в целом благоприятствовала: хотя температура по Цельсию опустилась ниже нуля, но ветра практически не было. Пройдя сквозь низкую облачность, воздушный корабль оказался в лучах осеннего солнца. Глядя на белую вату облаков, простиравшуюся во все стороны до самого горизонта, Мунивердич посочувствовал Аренсу:

– Ну, штурман, отдыхать тебе не придётся. Чувствую, идти нам до самого Байкала по счислению!

* * *

И деревушка Большие Коты на северном берегу Байкала, и находившаяся в двух верстах от неё промежуточная база цеппелинов, выглядели полузаброшенными. В деревне летом жили старатели, пытавшиеся мыть золото в руслах близлежащих речек, но с наступлением холодов они разъезжались кто куда. Оставались зимовать в Больших Котах человек двадцать бывших каторжан. На воздухоплавательной базе несли службу пятеро вольноопределяющихся солдат и поставленный над ними командир в чине старшего унтер-офицера.

«Интересно, из каких соображений воздухоплавательная база была построена именно здесь? – недоумевал Аренс. – И бензин, и прочие грузы сюда можно лоставить из Иркутска лишь пароходом. Когда же Байкал и Ангара сковываются льдом, снабжение базы превращается в большую проблему. Наверное, поэтому здесь такое запустение…»

Впрочем, громкое наименование «воздухоплавательная база» мало подходило к тому, чем на самом деле являлся сей военный объект. Все его сооружения – одна металлическая причальная мачта с ручным кабестаном, топливный склад, казарма, отдельная изба, баня, конюшня и дровяной сарай. Имущество – телега, двое саней и вытащенный на берег баркас; вооружение – четыре трофейные японские винтовки. Ну, ещё две лошади и три собаки. И всё. Правильнее было бы назвать эту «базу» таёжной заимкой.

Здесь, в безлюдной глуши, цеппелин «Ц-15» простоял почти два месяца, и здесь же его экипаж встретил новый 1919 год.

Золото Колчака

В ноябре 1918-го на первые полосы российских газет были вынесены две новости – хорошая и плохая. Хорошая: Объединённый флот Тройственного Союза прибыл в Гонконг. Плохая: беспорядки в Маньчжурии переросли в вооружённое восстание, по масштабам сопоставимое с войной 1900 года.

Повод для начала бунта был просто смехотворным: один приказчик из торгового дома Чурина в Харбине обругал покупательницу – надменную китаянку – неприличным словом. А та оказалась представительницей знатного рода, почитаемого местным населением. Разнесённая провокаторами весть вызвала взрыв гнева среди китайцев. Ночью магазин Чурина сгорел дотла. А наутро на улицах в Пристани, Нахаловке и Фуцзядяни появились баррикады. По казачьим патрулям и отрядам охраны КВЖД открыли огонь из винтовок, пролилась христианская кровь.

Вот парадокс: в Маньчжурии, где бесчинствовали тридцать тысяч хунхузов и беглых каторжников, где по статистике ежедневно совершается 390 убийств, 3000 ограблений и 7000 других уголовных преступлений, где местная власть и судопроизводство находятся на уровне