Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

Лаборатория Вона Мейсса воплощала в жизнь все стереотипы. Помните фильм «Муха»?

Все было точно так же — опутано проводами и изоляторами, в сумерках маячили громоздкие шкафы с сигнальными лампочками.

Только плакаты были не к месту. Один на обратной стороне двери гласил: «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ НАУКА — ЭТО ХОДЯЧЕЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ — АЙН РЭНД» и карандашом приписано ниже: «Айн Рэнд — это ходячее противоречие».

Другой, на дальней стене, был кадром из какого-то старого фильмецa с Борисом Карлоффом: «ОНИ НИКОГДА НЕ ПОНИМАЛИ МЕНЯ В УНИВЕРСИТЕТЕ!».

У внешней стены был темный чуланчик в стальном каркасе, который мог быть пожарным выходом — я не очень хорошо видел оттуда, где стоял, по пояс погребенный в адского вида механизмах.

Все, кроме одной, люминесцентные лампы были удалены с потолка. Как и у всех в наши дни, у меня развивался пещерный прищур.

Я пробрался к консоли в центре, по-видимому, командному пункту, покрытому ручками и циферблатами.

Там стояла пара грязных кофейных чашек и наполовину заполненная пепельница, в которой я тщетно искал пачку сигарет.

В центре консоли лежал большой серый металлический блокнот.

Никогда не знаешь, откуда придет следующая улика — я заглянул: ничего.

Очень любопытно, и, как тот почти пустой ящик наверху, своего рода улика от противного. Кто-то здесь был клептоманом.

Скрежет в дверной ручке — Биллс, без сомнения, проверяет, не арестовал ли я каких-нибудь электронов, не зачитав им их права — шаги и приглушенный разговор.

Я подавил свой первоначальный импульс пойти и открыть засов и замер, слегка дрожа. Затем грохот!

Дверь выгнулась, стекло разлетелось на покрытые краской осколки. Сорок первый вспыхнул у меня в руке, когда я нырнул за консоль. Снова!

Дверной косяк лопнул, полетели щепки, и на пол хлынул водопад дисков с данными.

В дверном проеме стоял человек, он отбросил в сторону огнетушитель в качестве тарана и выхватил оружие с правого бедра.

Мягко сместившись к одному концу консоли, я навел мушку на голову незваного гостя, словно на яблоко на шесте, и стал ждать, сердце болезненно колотилось. Он осмотрел тускло освещенную комнату, сделал кому-то знак — ладонью наружу — постой-ка — затем мягко вошел, его голова поворачивалась, как у ищущей добычу рептилии.

Моя рука вспотела на рукоятке револьвера. Когда он проплыл мимо, я переложил «Магнум» в левую руку, приставил ствол к его затылку и поднялся.

— Не дергайся, козел! — прошептал я, стараясь не спускать глаз с двери. Он резко обернулся.

Я рванулся, втиснул большой палец между курком его автомата и бойком.

Оружие было направлено мне в живот, курок сорвался. Боль пронзила мою руку, но пистолет не выстрелил.

Я вырвал его, ударил нападавшего наотмашь по лицу своим револьвером. Брызнула кровь, черная в темноте, и он рухнул.

Я сильно пнул его, просто чтобы убедиться, затем поднял его бесчувственную тушу — что-то неприятно хрустнуло у меня в пояснице — и прислонил к консоли.

Он что-то пробормотал, прежде чем я успел зажать ему рот рукой, неловко навалился на меня и соскользнул.

Его куртка зацепилась — раздался щелчок, гудящий рокот из другого конца комнаты. Замигали новые сигнальные лампочки.

В дверях словно разом вспыхнули пять миллионов фотовспышек. Кто-то присел там, пистолеты-пулеметы поливали комнату смертью.

Пули просвистели мимо меня, разбиваясь о бетонную стену, посыпались дождем металлические осколки и крошки краски. — Нет! Нет! — кричал Биллс из коридора.

Мой сорок первый взревел и дернулся, взревел снова.

Стрелка отбросило взрывом из двери, кровь хлестала за ним, как креповые ленты, и он врезался в стену позади.

Его голова ударилась о кирпичи, как спелая дыня, упавшая на бетонный пол.

Я сунул захваченный автомат в карман, переложил револьвер в правую руку. Осталось четыре пули.

Новая компания в дверях, палящая из всех стволов — Биллс все еще орал где-то сзади.

Я выстрелил — увидел, как что-то разлетается вдребезги, люди падают — и побежал к пожарному выходу, ныряя в темноту. Пули жужжали и цокали позади меня.

Я карабкался по коридору, чувствуя головокружение, дезориентацию. Вместо лестницы я обнаружил голубое небо.

Я оказался на дне свежевырытой ямы — похожей на могилу.

Пули вздымали землю вокруг меня — жгучий шлепок обездвижил мою правую ногу. Зеленая трава и солнечный свет — я выбрался и бежал со всех ног.

Рухнув ничком, я навел свой сорок первый на дыру в земле, а затем с проклятием вспомнил, что пистолет пуст.

Я перекатился, нашаривая автомат, отползая назад и шаря руками…

Земля вздыбилась с оглушительным ревом, поднялась и прогнулась, оторвала меня от земли.

Я тяжело приземлился, но так и не выпустил «Смит-и-Вессон».

V: За радугой

В утонченном обществе не то чтобы нет обычаев, их просто так много, что они взаимно аннулируются. Мерилом цивилизованности можно считать то, как долго гипотетический «Человек с Марса» может бродить вокруг, не вступая в конфликт с жандармами и не будучи сожженным на костре за нарушение какого-либо табу.

— Адмирал Р. Э. Хайнлайн[24] «Покорение Берингова пролива»

Спустя, казалось, очень долгое время, я сел на траве, и у меня все безумно поплыло внутри. Я на самом деле не терял сознания, просто был «занят». Киношники и телевизионщики неправильно понимают, что такое «быть в нокауте». В большинстве случаев от сильного удара у тебя просто проламывается череп, и ты труп. Я тряхнул головой и тут же об этом пожалел. Ну и взрыв! Целое здание исчезло без следа.

Я сидел у подножия высокой живой изгороди. Я попытался сфокусироваться, но это было все равно что вбивать гвозди-десятки[25] в мозг, так что на время я бросил эту затею. Вокруг меня сквозь пелену в теплом ветерке мягко покачивались комковатые зеленые сущности. Пятна солнечного света, мучительно яркие, освещали множество пестро разодетых фигур, их рты — темные «О» удивления или любопытства, но они были слишком расплывчатыми, в милях от меня по темному туннелю боли. Я просто сидел, порванный и истекающий кровью, на теплой влажной земле, до чертиков удивленный тем, что жив.

Через некоторое время взяла верх привычка: я разрядил сорок первый, нашел ускоритель заряжания, перезарядил револьвер и сунул его в кобуру. Автомат тяжело лег обратно в карман пальто. Кажется, неплохо поработал за денек.

Я поднялся на четвереньки и остался в этом положении, тяжело дыша. Затем я с трудом встал, ощущая боль в каждой истерзанной мышце. Вспышки молний били сквозь глазные яблоки, за каждой следовала волна тошноты и