Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка

Итиля десять родов (семь — мадьяр и три племени огузов-печенегов) поставили на уши все Закарпатье. И они плевать хотели на то, кто чей данник. Грабят при любом удобном случае. Не такой уж, получается, каган Крум господин пришельцам. Скорее — вынужденный союзник, который не чает, как от новоявленной родни избавиться.

Телеги проезжали отнюдь не бесплатно. Кто-то мех отдавал, кто-то мешки с зерном, а кое у кого водилось грубое болгарское серебро, подражание имперской чеканке. Тут и такое ходило за милую душу. На лицах селян застыл страх и робкая надежда. Они хотели сбежать на земли империи и, либо осесть навсегда в здешнем лесу, вырубив себе делянку, либо за взятку приписаться к крестьянской артели. Тут, в Пограничье, такое на раз делается. Смердов раз в пятнадцать лет по головам считают, когда очередной индикт (1) приходит. Не все и дотянут до той переписи.

Пограничье живет взятками и контрабандой, и тут этого даже не стесняется никто. А как иначе откупать увечных? Сам ведь можешь таким стать. Этот обычай давний и уважаемый. О нем все до единого знают, и все до единой проверки за малую мзду закрывают на это глаза. Тут ведь, как и в любой армии, все дружат против начальства, почитая его большим злом, чем супостата за горами. Как без взяток приварок к котлу соорудить? Хочется ведь хоть иногда яиц с маслом. От пресной каши уже с души воротит. Как прикупить бинтов и гипса? У местного пана лекаря ни черта вообще нет. Лимес почти не снабжают. То ли воруют наверху, то ли просто крадут… Тут все именно так и думали.

С каждым днем телеги с перепуганными хорватами шли все гуще, и это становилось заметно. Мы чуть ли не пять сотен семей впустили, и тех, кого пробовали завернуть, валялись в ногах, рассказывая какие-то страсти. Селяне последнее с себя снимали, клялись, что дальше не пойдут и отсидятся в лесу. Так и рыдали: только не дайте погибнуть, господа воины! Когда поток стал совсем уж такой, что его в жидких пограничных весях не спрятать, то ворота затворили наглухо. Хорваты повздыхали, поплакали и пошли в свои леса. Там тоже прятаться можно. Хуже, конечно, чем в имперских землях, и голодно очень. Но если боги попустят, то набег пройдет, и они вернутся на пепелища своих весей.

И вот однажды на воротной башне, где день и ночь бдили караульные из старослужащих, раздался звон колокола. Нехороший такой звон, до костей пробирающий. Первый разъезд мадьяр подъехал на сотню шагов, помахал рукой и развернул коней. Они нас не считали за дурней, и взять спящими не мечтали. Как ни погана служба на границе, но такого в войске императоров не случалось. За сон на посту вешали без разговоров. В армии вообще много за что вешали, как я выяснил, но случалось это нечасто. Дуракам только в тыловых гарнизонах вольготно, здесь они быстро заканчиваются. А еще быстро заканчиваются те, кому непруха по жизни. Разъезды мадьяр зачастили, но теперь на прощание пускали стрелу-другую. Парнишка из третьего взвода поймал глазом костяное жало, пущенное очередным батыром почти наудачу. Жуткое невезение… Схоронили бойца, а я и имя его забыл, лицо только знакомое. Завтра о нем и не вспомнит никто. Караулы удвоили, и спали мы с тех пор вполглаза. Я впервые увидел, как парни из моего взвода в часовню добровольно побежали. Мы тут, конечно, все в Иисуса Христа и Святую троицу верующие, но чтобы так…

А потом мне малость повезло. Лучшая служба в гарнизоне — пасти свиней. Три десятка маток, хряков и подсвинков выгоняли на луг или в дубраву, если поспели желуди. Сейчас начало лета, желудей и близко нет, а потому, получив наряд, я выгнал своих подопечных на луг, припрятав под рубахой книгу. У меня до этого ни времени не было ее почитать, ни сил. Свиньи рассыпались в стороны, громко чавкая и урча, а я растянулся на пригорке. Таких выпасов за день два. Утром после росы, и ближе к вечеру, как спадет жара. Я же, улегшись вольготно, положил рядом лук и тесак и погрузился в изучение истории Северной империи. Когда еще так повезет.

В общем и целом все развивалось понятно и логично, как завещал великий ибн Хальдун. Первое поколение варваров захватывает город, второе строит империю, третье наслаждается жизнью и покровительствует искусствам. Четвертое поколение погибает, когда приходят новые варвары. Тут было примерно так же, только сильно растянуто во времени. И меня не оставляло смутное сомнение, что четвертое поколение — это несколько последних императоров, включая престарелого Брячислава II, да правит он вечно.

— Никша… Никша… Ну, где же ты? — листал я книгу, пытаясь найти сведения о своем младшем братце. Да, и про него отдельная новелла. Точнее, про его род. — Ну ни хрена себе!

Я даже присвистнул. Династия султанов аль-Надиров после смерти моего брата, умершего в весьма почтенном возрасте, разделилась на две ветви. Халид, сын Алии стал султаном Сихалы, Шри Ланки по-нашему, а ветвь от царевны-индианки сделала вид, что она все та же династия Рай, только в новом изводе, мусульманском. Элита Синда все же осталась исламской, так как возврат к буддизму означал бы немедленное нападение Халифата и султанов аль-Надиров, которые тоже имели все права на наследие моего брата. Султаны Синда поразмыслили и остались добрыми мусульманами, понемногу приводя к истинной вере свой народ. Их владения раскинулись от Аравийского моря до Пенджаба, а с боков были окружены пустынями Макран и Тар. Пакистан, в общем-то, плюс минус.

Султаны же аль-Надиры в настоящее время владели югом Шри-Ланки, где выращивали корицу, и обеими сторонами Малаккского пролива, включая Суматру и кусок Явы. Они контролировали Острова Пряностей через сеть торговых факторий, а их столицей был Сингапур. Через султанов шла вся торговля с Китаем, и ни один корабль не мог попасть туда без их соизволения. Про деловые связи ветвей великой семьи было написано как-то неотчетливо, но, судя по всему, они были просто деловыми, и родственная любовь там не наблюдалась и близко.

С мусульманами в целом у нас отношения не очень. Но сейчас, когда халифат Абассидов развалился на куски, все эти Тулуниды, Саманиды, Алиды и Саффариды стали весьма покладистыми и открытыми к взаимовыгодным предложениям. Багдадские халифы все еще сильны, но ни малейшей опасности для аль-Надиров, сидящих на краю обитаемого мира, не представляют. Плевать на них аль-Надиры хотели. Они были так богаты, что им никакие халифы не указ.