Опричник - Геннадий Борчанинов

не абстрактными теориями вроде «выгнать всех мигрантов» или «отнять всё и поделить», а вполне конкретными шагами, часть из которых уже выполнена.

Но в первую очередь нужно было закончить эту маленькую победоносную войну, пока она не переросла в затяжное противостояние с половиной Европы. Без этого никакое дальнейшее развитие было невозможно, но я, даже как приближённый царя, не мог повлиять на ход войны, находясь в Москве.

— Никит Степаныч… Кормить-то будут нас, не сказывали? — вдруг спросил меня дядька, отчего-то смущаясь.

Я посмотрел на него, пытаясь припомнить хоть что-нибудь по этому поводу.

— Не сказывали, — хмыкнул я. — Голодными всё равно не останемся, не переживай.

Но и принимать пищу из рук незнакомцев, особенно здесь, в Кремле, я не стал бы даже в голодный год. Византийская традиция травить соперников была ещё жива, в отличие от другой, не менее весёлой традиции ослеплять врагов. Так что я поднялся и отправился искать здешнюю кухню. Самое полезное место в любом дворце. Не только потому что там можно набить брюхо, но и потому, что все слухи неизменно стекаются именно туда.

Все слуги до единого приходят туда и общаются с поварами и между собой. Обычные слуги, разумеется, а не номинальные вроде того же боярина Вешнякова. И вот среди этих обычных слуг, стольников, чашников, конюхов, поваров, истопников, водоносов, и нужно было искать информацию. По крупицам, по чуть-чуть. Но иногда и там можно найти настоящие бриллианты.

Естественно, кухня располагалась внизу, на первом этаже, и для того, чтобы накормить не только царскую семью, но и целую ораву челяди, в ней круглосуточно что-то варилось, жарилось, парилось, томилось, запекалось и кипело. Целый взвод поваров трудился без устали, и это в самые обычные дни, когда никаких пиров не планировалось. На праздники, скорее всего, выходил удвоенный штат.

С кухни доносились громкие голоса поварих и соблазнительные запахи свежей еды. Я немедленно направился туда, чувствуя, как урчит в пустом животе.

Моё появление восприняли настороженно, видно, бояре с саблями на поясе к ним заглядывали нечасто, но без лишних вопросов налили мне большую тарелку рассольника. Тут же можно было и присесть в уголке, среди прочих оголодавших, и я, с любопытством рассматривая дворцовую челядь, устроился за столом поудобнее.

Отовсюду слышались обрывки разговоров.

— Яшка-то… Сидоров который… Сын у его родился, Михайлой окрестили…

— Дунька! Молоко-то убежало!

— Братец-то мой летом во холопи продался, в боевые… Ходил гоголем, мол, одет-обут, а как лифлянтцы пошли, так его боярин на войну погнал, а он больным сказываться стал…

— Да ты шо? А чего?

— Марфа! Пошто пересолила! По рукам надаю!

— Уксус кончился!

Шум и гам слышались отовсюду, с каждой стороны. Ещё и поварихи гремели котлами и поварёшками, истопники, регулярно таскающие дрова для ненасытных кухонных печей, ворошили угли кочергами. От этих печей топился и остальной терем, горячий воздух поднимался наверх по воздуховодам, прогревая верхние этажи. Не самая примитивная система, вообще-то.

Я сидел под низкими каменными сводами и хлебал рассольник вприкуску с ломтем свежего, ещё горячего хлеба. Из того же котла дородная повариха наливала и остальным, там что я не переживал, но впредь нужно будет озаботиться своим пропитанием. Как минимум, проверить всех поваров, кто они такие и откуда прибыли. А по-хорошему, все они должны быть сотрудниками КГБ, как при Советском Союзе.

Сейчас все они были просто слугами. Да, искусными, да, лучшими в государстве, но верность их была под вопросом. Все они понимали, что даже если правитель сменится, они останутся на своих местах, и поэтому ничуть не переживали за жизнь и здоровье царя. Даже если кого-то поймают на отравлении, большинство из них уцелеет и останется на службе. Это было в корне неправильно. Должно быть как у мушкетёров, один за всех и все за одного. Коллективная ответственность.

Я доел, поглядывая по сторонам, проследил, куда уносят посуду, сам прошёл туда же. Очередей почти не было, все спешили вернуться к своим делам, особо не задерживаясь. Никакой особо полезной информации из обрывков услышанного я не узнал, но как минимум неплохо пообедал.

— Благодарствую, красавица, — сказал я барышне, принявшей у меня посуду, хотя красавицей её можно было назвать только с натяжкой. — Я недавно тут… Не подскажешь, кто тут есть кто? К кому приглядеться, кто добрый боярин, кто со слугами лют, кого вообще не трогать лучше?

Посудомойка посмотрела на меня с явным испугом, видя мою саблю и дорогую одежду. Она даже на секунду потеряла дар речи, абсолютно не готовая к расспросам. Я застал её врасплох.

— П-прости, боярин, не ведаю… — пробормотала она, опустив глаза.

Ладно, мы пойдём другим путём.

— Ну скажи хоть, кто над вами старшим поставлен, кто делами кухонными руководит, — вздохнул я.

При дворе, конечно, были десятки и сотни бояр и дворян, занимавшихся как раз обслуживанием повседневной жизни царя. Стольники, прислуживающие царю во время трапез, мовники, помогающие царю париться в бане и облачаться после неё в одежды, стряпчие, заведующие царским «стряпаньем», то есть предметами повседневного быта, причём все эти чины делились ещё на разряды. Сложная, даже переусложнённая структура, при этом ещё и насквозь пронизанная местничеством. Царские стольники могли даже поспорить между собой, кто у какого стола будет стоять.

Так что этот простой на первый взгляд вопрос заставил её задуматься не на шутку. Сзади послышалось деликатное покашливание. За мной уже собралась небольшая очередь. Пришлось отойти в сторонку, пропуская остальных, и я остался без ответа. Лезть в бутылку и требовать ответов я не стал, лишнее внимание мне ни к чему. Даже так я уже его привлёк своими расспросами.

Пришлось вернуться в светлицу, где меня уже заждался Леонтий. Я объяснил ему, как пройти к кухне, а сам взял чистый лист бумаги из собственных запасов, перо с чернильницей и встал за пюпитр. Писать письмо отцу, призывая его на опричную службу.

Подбирать слова пришлось долго. Мало того, что руки мои привыкли больше к сабле, а не к гусиному перу, которое приходилось постоянно подтачивать ножом, так ещё и лексику нужно было выбирать такую, чтобы отец, Степан Лукич, понял всё в точности. Благо, я за время, проведённое здесь, успел ознакомиться со здешней манерой письменной речи. А вот навык письма чернилами, давным-давно позабытый, пришлось вспоминать, из-за чего я наставил клякс, да и вообще, получилось кривовато. Но я писцом никогда не был, да и сейчас больше занимался полевой, а не бумажной работой, так что