Гардемарин Ее Величества. Адаптация - Валерий Пылаев

в кресло, будто всерьез намеревался провалиться сквозь него и удрать, но в конце концов сдался — и одними губами прошептал сначала фамилию, а потом имя и отчество.

Признаться, я почти не удивился.

— Премного благодарен. Можете ведь, когда хотите… А теперь позвольте откланяться. — Я шутливо приложил два пальца к виску, развернулся и уже взявшись за ручку на двери на всякий случай предупредил: — И не вздумайте никому рассказать об этом разговоре. Или, клянусь богом, я вас уничтожу.

Настроение стремительно улучшалось. А шагая обратно к товарищам, я даже успел придумать план. Пока в общих чертах и не слишком замысловатый, однако, похоже, вполне рабочий.

Десантное отделение вовсю развлекалось перед вечерней поверкой. Кто-то из мичманов, кажется, был в особо веселом расположении духа, и задорно «цукал» молодых. Как и подобает будущему офицеру, не выходя за границы этикета и здравого смысла — зато с выдумкой.

Молодым полагалось по памяти перечислить всех начальников Морского корпуса, начиная с Нагаева и до старика Разумовского. А те, кто хоть раз запинался, отправлялись в «экипаж» — натягивать паруса из одеял на своих же товарищей. Судя по выстроившейся вдоль диванов «флотилии», первогодки не утруждали себя зубрежкой истории.

Зато поучаствовать в увеселениях были совсем не против.

Увидев меня, мичман удивленно вскинул брови.

— Курсант, на месте — стой! А ну-ка перечислите мне, матрос…

— Нагаев. Милославский. Голенищев-Кутузов. Карцов, Рожнов, Крузенштерн, — проговорил я. — Могу даже с датами. Но вообще-то меня Медведь ждет.

— Курсант Острогорский, — Мичман тут же подобрался. — В жилой блок — марш!

— Есть в жилой блок! — гаркнул я.

И, прошагав мимо «флотилии», вышел в коридор.

Вся честная компания ждала в комнате. Медведь, развалившись в моем новеньком кресле, сонно наблюдал за Поплавским, не менее сонно перебирающим струны гитары. И даже чуть покачивался из стороны в сторону в такт музыке. Кресло при этом издавало жалобные звуки, предвещающие мне скорый визит в магазин за новым. Камбулат валялся на кровати, забросив руки за голову.

Из всех наших отсутствовал только Корф — видимо, опять удрал зубрить свои конспекты в библиотеку.

— Ну как там? — Медведь поднялся мне навстречу, заставив кресло скрипнуть особенно пронзительно. — Как прошло?

— Скажем так — проблема решена, — усмехнулся я. — И его высокоблагородие капитан Каратаев у нас больше не работает.

— Зверь… — уважительно пробормотал Камбулат. — И как ты его?..

— Тебе лучше не знать… И это еще не все, друзья мои!

— Не все? — Медведь приподнял мохнатые брови. — Ты еще что-то задумал?

— Ага. Но для этого мне понадобится помощь. И не только ваша… Для начала нам пригодится наличность — чем больше, тем лучше. — Я повернулся к Медведю. — А потом вы, господин мичман, отправите пару человек из сборной в медпункт. Пусть пожалуются на травмы. Или на живот, что-то в этом роде… В общем, неважно — самое главное пустить слух, что они вот-вот снимутся с соревнований.

— Что-то я не понимаю… — пробормотал Камбулат.

— Поймешь. А еще — мне нужен Антоша. Кстати, где он?

— В буфете, — усмехнулся Камбулат. — Бока наедает — не иначе зима скоро.

— Черкни ему, пусть бросает все и мчит сюда. Без него нам точно не обойтись.

— А вот теперь уже я что-то не врубаюсь. — Медведь недоумевающе поскреб пальцами бурую шевелюру. — Этот-то тебе зачем?

— Ну как… Лицо у него доброе. — Я пожал плечами. — Вызывает доверие.

— Ставку делать пойдет, чего тут непонятного, — лениво пояснил Поплавский. — Все равно больше некому: я завтра в наряд до отбоя, а спортсменов на стрельбище повезут, к пятиборью готовиться. Кроме тебя, кстати.

— Это почему? — поинтересовался я.

— А, точно! — Камбулат хлопнул себя по лбу. — Ты у нас в усиление к гардемаринам уезжаешь, в Зимний. Списки, что ли, не видел?

Глава 6

Такси остановилось у Эрмитажного театра Миллионной. Дальше пешком — после недавних событий меры безопасности увеличили еще примерно втрое, и город на подъездах к Зимнему выглядел так, будто здесь шла война: дорогу преграждали бетонные блоки, шлагбаум и пара броневиков.

И даже лица атлантов над парадной лестницей, казалось, чуть нахмурились и воплощали уже не сосредоточенность и столетний покой, а какую-то неясную тревогу, словно каменным великанам теперь и правда приходилось держать на руках небесный свод, а не какой-то там балкон.

Их товарищи из плоти и крови выглядели не лучше: когда я открыл дверцу и выбрался из такси наружу, гвардейцы на посту напряглись, а один даже шагнул за броневик, будто бы невзначай передвинув автомат на ремне вперед, под руку.

Но стоило им разглядеть погоны на моих плечах, как мрачные лица тут же разгладились.

— Морской корпус, Острогорский?.. — поинтересовался старший. И, не дожидаясь ответа, развернулся к остальным и крикнул. — Ваше высокоблагородие, пришел!

Похоже, меня уже ждали. И не какой-то там дежурный провожатый, а целый гардемарин… И к тому же знакомый. Высокий светловолосый мужчина лет тридцати сменил парадный китель на полевой камуфляж и на этот раз снарядился, как на войну, но это, без сомнения, был он — тот самый штабс-капитан, который пытался вывести нас из здания Пажеского во время налета на бал.

Его товарищ тогда погиб, но этому повезло. Он не только пережил Разряд убитого мной Одаренного штурмовика, а еще и получил повышение: вместо четырех тусклых металлических звездочек на погонах с продольной красной полоской виднелся один-единственный символ — вензель покойного императора на фоне двуглавого орла с короной. А значит…

А значит, передо мной стоял не кто иной, как новоиспеченный капитан — командир особой гардемаринской роты.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие. — Я вытянулся по струнке и коснулся пальцами околыша фуражки. — Курсант Острогорский в ваше распоряжение прибыл. Готов приступать…

— Да подожди ты — приступать. — Штабс… Точнее, теперь уже капитан, махнул рукой и развернулся, явно приглашая проследовать за ним в сторону Зимнего. — Пойдем, прогуляемся.

Он сразу перешел на «ты», изящно пропустив и «господина курсанта», и половину положенных строевых команд, и прочие расшаркивания. И это могло означать как высшую степень пренебрежения, так и что беседа — или ее часть, во всяком случае — будет неформальной.

Серьезных прегрешений за мной как будто не имелось, так что я кивнул и двинулся следом