Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

class="p1">Официально обвинение было предъявлено восьми членам экипажа «Сторожевого» – Казанцеву, фон Хамму, Гадду, зауряд-прапорщику Юрьеву и четырём активно участвовавшим в мятеже нижним чинам – квартирмейстерам Котте и Кобельникову, матросам Дрыгину и Верейчуку. В отношении остальных фигурантов дела решили ограничиться применением дисциплинарных мер.

Прокурором назначили тайного советника фон Морра… «Боже, – мысленно ужаснулся Казанцев. – После Гадда и Хамма мне только Морра не хватает!». И дело было не только в звучании фамилии. Фон Морра за глаза прозвали «Инквизитор», поскольку его строгость и педантичность временами граничила с откровенным садизмом.

Прокурор огласил некоторые любопытные подробности про покойного лейтенанта Воблина, о которых никто из экипажа «Сторожевого», включая и Казанцева, не знал. Оказывается, в 1905 году тот, будучи в Севастополе, встречался с «чёрным лейтенантом» Российского флота Петром Шмидтом. А отец Воблина был родом из Одессы, до принятия православия носил фамилию Воблер, и даже порвав с иудейством, продолжал сотрудничать с одиозной еврейской организацией Бунд, за что в итоге был сослан в Сибирь. Невольно вспомнился стишок, когда-то сочинённый Мунивердичем:

Беспощадный русский бунт

Вечно возглавляет Бунд.

Если бы лейтенант Воблин остался жив, он несомненно мог рассказать очень много интересного, но увы… Завербованные им Верейчук и Кобельников строили из себя дурачков, уверяли, что толком ничего не знали, и жалостливо каялись в содеянном… Похоже, что с пресловутым Центробалтом, ежели таковой вообще существует, они действительно никак не связаны.

В самом незавидном положении оказался Аксель фон Хамм. О демонстративной поддержке им мятежа свидетельствовали многие нижние чины, а убийство им Воблина и Щипко навевало подозрения, что ему очень хотелось заставить их замолчать навеки… Аксель впал в мандраж: ведь в действительности он был крайне далёк до революционного движения, но как это обоснованно доказать? Нужно было придумать надёжную линию защиты, и он обратился к адвокату. Так судьба свела мичмана фон Хамма с молодым, но ушлым адвокатом Моисеем Ивановским. Если бы здесь мог появиться Мунивердич, то он непременно узнал бы в подвизавшемся на юридическом поприще прощелыге своего знакомого по гимназии Мосю Прошман-Дыркина, сменившего фамилию на более благозвучную. Именно Ивановский-Прошман-Дыркин посоветовал обвиняемому Хамму избрать следующую тактику защиты:

– На корабле главный человек – командир. И его приказы подчинённые обязаны выполнять безоговорочно. И если командир миноносца, допустим, был с Воблиным заодно, то какие к остальным офицерам могут быть претензии? Мол, пока не разобрались в обстановке, выполняли приказы… Мысль понятна?

Конечно, понятна. Единственный шанс избежать ему тюрьмы или каторги – свалить всё на командира. В этом случае удастся уйти от наказания и всем остальным, кто так или иначе поддержал мятежников.

Щекотливую миссию осуществить масштабный подлог взял на себя адвокат. Он добился разрешения побеседовать с каждым из арестованных офицеров. Первым Моисей Ивановский направился к Гадду.

– А вы знаете, что командир был в курсе готовящегося бунта? Да и не бунт это был вовсе… Какой же это бунт, если о нём знали и командир, и старший офицер?

– Этого не может быть!

– Может. Просто господин Казанцев оказался хитрее всех вас. Он решил подождать, чем дело кончится и подстраховался. Ведь это он сам попросил закрыть его в трюме до прояснения обстановки! Да-да, именно так!

– Откуда вам это известно?

– Дело в том, что легенду, будто бы Воблин заманил Казанцева вниз обманом, придумал сам командир. Чтобы в случае чего быть как бы не причём… На самом деле в пустом отсеке его закрыли по его же собственной просьбе. Разговор Казанцева с Воблиным слышал мичман фон Хамм. Насколько я понимаю, это ваш друг? Другу вы верите?

Ошеломлённый сказанным Гадд подавленно молчал.

– Вы ещё не всё знаете… Ведь Казанцев, а не Воблин, был главным организатором мятежа, именно он выполнял задание подпольщиков. Я пока не могу вам всего рассказать. Эта мрачная история станет достоянием гласности, когда я соберу все доказательства.

Теперь вы понимаете, в каком положении оказались все вы, офицеры? И особенно ваш друг Аксель? Вас обвинят в попустительстве и в невыполнении своих обязанностей, а фон Хамма – в измене! Вы теперь понимаете, почему он поначалу поддержал мятежников – он знал больше остальных и просто выполнял приказ командира. Теперь ему грозит виселица, а Казанцев рассчитывает выйти сухим из воды!.. Где справедливость?

Есть выход, я уже обсуждал этот вопрос с Акселем. Вам надо всего лишь сказать, что вы тоже слышали просьбу командира запереть его в трюме. Ведь показания одного фон Хамма суд может посчитать недостаточными, а показания нескольких человек – это совсем другое дело. Крошечное прегрешение против истины, но зато оно позволит восстановить справедливость! Вы и ваш друг фон Хамм, инженер-механик Юрьев, запутавшиеся и запуганные нижние чины – все будут полностью оправданы. Воздастся по заслугам только негодяю Казанцеву – собственно он и его соратник Воблин и есть суть единственные виновники и изменники!

Ох, и красноречив был Моисей Ивановский, он же Прошман-Дыркин. Не отнять у него этого таланта!

* * *

Казанцев, ошарашенный нелепым, немыслимым обвинением, долго не мог взять себя в руки. Наконец он произнёс хриплым, как бы не своим голосом:

– Эх, Аксель-Моксель!.. Так лгать прямо в глаза! Где же твоя офицерская честь и достоинство дворянина?!

Глаза фон Хамма налились кровью, и он злобно зарычал, как голодный тигр, готовый растерзать жертву:

– Ага, господин бывший командир, вот вы и про моё дворянство вспомнили! А не вы ли, помнится, распускали обо мне слухи, будто бы приставку «фон» к своей фамилии я приписал незаконно? И не вы ли это лжёте, чтобы выплыть самому и утопить всех нас, ваших бывших сослуживцев и товарищей по оружию?

В отличие от своего велеречивого друга бледный как мел фон Гадд на тот же вопрос – слышал ли он о просьбе командира изолировать его на время в трюме? – ответил тихо и односложно:

– Да.

И сел, потупив взор, чтобы случайно не встретиться взглядом с Казанцевым.

Юрьев произнёс что-то маловразумительное: мол, какой-то разговор слышал, но что к чему, не понял… И вообще, находился всё время в машинном отделении, выполнял команды с мостика, а кто их подавал, он понятия не имеет. О бунте он вообще якобы не знал, и даже когда по миноносцу начали стрелять, думал, что это ведёт огонь неприятель…

Неожиданно резко на стороне врагов Казанцева выступил матрос Верейчук, хотя адвокат Ивановский никаких бесед с ним не проводил. Тот быстро смекнул, что чем больше будет обвиняемых начальников, тем меньшая доля вины ляжет на него самого. Верейчук нахально заявил, что не только знал о сговоре командира и старшего офицера, но