Геннадий Ищенко - Возвращение

— И чем это, по-твоему, закончится? — спросил Николай.

— ФРГ бойкот торговли с нами очень невыгоден. Поэтому через несколько лет немцы на него наплюют, а потом то же сделают и остальные. Составят список товаров, которые нам нельзя продавать и на этом успокоятся. А нам главное — это привязать их к нашим газу и нефти. К хорошему привыкают быстро. Никто потом не захочет опять переходить на уголь, да и не останется под него почти ничего, все придется переделывать обратно. А этим можно будет воспользоваться. В самом деле, зачем мы им будем продавать нефть или газ за американскую валюту, на которую не сможем купить нужных нам вещей и оборудования? Только, прежде чем диктовать свои условия, к этому нужно хорошо подготовиться. Мы сейчас очень быстро развиваем экономику и уменьшаем зависимость от Запада. Если они будут и дальше валять дурака, проиграют все. Мы уникальны, как страна. Фактически мы могли бы почти совсем обойтись без внешней торговли. Не сейчас, а лет через двадцать-тридцать. Покупали бы только такие товары, как кофе и бананы. Конечно, невыгодно все производить у себя, а помимо выгоды у торговли есть и политические аспекты. Чем выше зависимость между соседями, тем меньше вероятность конфликтов. Война становится невыгодным делом.

— А зачем тогда было разрушать Израиль? — спросила Белохвостикова. — Сами себе навредили!

— Никто у нас его разрушать не собирался, — объяснил я. — Но все судят не по намерениям, а по делам. Ладно, вы что, сюда пришли слушать лекцию о международном положении?

— А как идут съемки фильма по твоему сценарию? — спросил Талгат. — Больше полугода снимают.

— Еще год будут снимать, не меньше, — ответил я. — Там очень много работы. Вы уже определились, где встречать Новый Год?

— Кто где, — ответил Николай. — У меня уже есть компания. Но на вечере в институте будем все. Вы ведь придете?

— Мы от коллектива не отрываемся, — сказала Люся. — Будем в обязательном порядке. Послушайте, после окончания института нам дадут отдохнуть. Нет желания сделать это вместе?

— Я хотел съездить к родителям… — заколебался Николай.

— Успеешь, — сказал я ему. — Я предлагаю совершить горно-пешеходный поход с выходом к морю. Точнее, выйдем недалеко от озера Рица и автобусом едем в Сухуми. А там с недельку поживем дикарями на побережье. На все уйдет пара недель. Оборудование возьмем в прокат, а инструктора я обеспечу. Съездить домой у тебя возможность будет.

— Лучше гор могут быть только горы! — запел Талгат. — Я иду! Даже один пойду, если вы откажетесь.

— Я, пожалуй, тоже, — решил Николай. — Наших в студии надо поспрашивать, может быть, пойдут и другие. Шесть человек все-таки маловато.

— Ну и я пойду, — сказала Бондарчук. — Особенно если меня будут нести по очереди. Или хотя бы мой рюкзак.

— Я не против, но нужно посоветоваться с родителями, — сказала Белохвостикова. — А инструктор точно будет? Тогда, наверное, разрешат.

Посидев еще с полчаса, ребята ушли.

— Пойдем сегодня к родителям? — спросила жена. — Если честно, совершенно не хочется. Устала за сегодня. Занятия, съемка, эти посиделки. Давай сегодня раньше ляжем?

— Неудобно, — ответил я. — Два шага ступить. Ты давай убирай со стола и стели постель, а я всех навещу.

Через двадцать минут мы уже выключили свет и легли в кровать.

— Ген, — сказала Люся. — А мы сами еще куда-нибудь летом поедем?

— Я предлагаю съездить в Минск к Деменковым, — ответил я. — Мы их уже столько лет не видели. Заодно поздравим с заключением брака.

Пару месяцев назад Сергей прислал письмо, в котором сообщил, что вопреки желанию родителей Ирины, они поженились и сейчас живут вместе с его отцом.

— Я только «за». А в городок не заедем?

— Можно и заехать, — согласился я. — Только там ведь уже никого из ребят нет. Даже если кто-то из родителей еще служит, сами они учатся или работают в других местах. Разве что посмотреть на дома и на школу, да прижаться щекой к деревьям, которые помнят тебя еще маленькой. Только для тоски по детству ты еще слишком молода. Вот лет через пятьдесят приедем и будем тереться о кору вдвоем.

Утром у меня с учебой не заладилось. В семь часов позвонили и без объяснений причин предупредили, что в институт отвезут только Людмилу, а я нужен по делу.

— Не иначе что-то случилось, — сказал я жене, когда мы спускались к машине. — Я подобных вызовов не припомню.

Рядом с шофером в приехавшей машине сидел охранник. Мы поздоровались, заняли места сзади, и шофер погнал машину к институту. Высадив Люсю, он через пятнадцать минут въехал в ворота на территорию Кремля. При этом сопровождающий о чем-то переговорил с охраной и вернулся к машине.

— У вас с собой оружие? — спросил он. — Давайте сюда, вам его вернут, когда поедете обратно.

Я молча достал и протянул ему пистолет. Надо было его вообще не брать. Он отнес мой ствол и сел в машину на этот раз рядом со мной.

После двух проверок документов меня пропустили в комнату для заседаний, в которой за большим столом сидели четверо. Я их всех знал: Брежнева и Суслова лично, а Косыгина и Громыко по фотографиям.

Я представил, как подхожу к столу и говорю им: «Здравствуйте, товарищи!», и мне стало смешно.

— Здравствуйте! — поздоровался я.

— Здравствуй, — повернулся Брежнев. — Что ты застрял в дверях? Быстро иди сюда и садись. Нужно кое-что обсудить. Андрей Андреевич, объясните ему в двух словах.

— Садитесь на этот стул, — показал рукой Громыко. — Вас вызвали вот из-за чего. Польское правительство было вынуждено объявить о повышении цен на ряд продуктов питания, что вызвало сильный рост недовольства. Противники коммунистического режима, используя это недовольство, организовали забастовки в большей части страны. По вашим записям недовольство удалось устранить, заменив Гомулку на Герека. Но масштаб выступлений таков, что есть опасения неконтролируемого развития событий. Кое-кто предлагает использовать войска. Мнения разделились, а международный отдел ЦК затрудняется дать оценку событиям.

— Хотите, чтобы их оценил я? Как-то это все несерьезно.

— Слушай, Геннадий! — раздраженно сказал Брежнев. — Сейчас трудно сказать, что явилось причиной расхождений, но обстановка очень серьезная. Никто не говорит, что твое мнение будет учтено, но мы хотим его услышать! Давай, не тяни время.

— Мое мнение, что Польша это гнойник. Никогда она не была нашим союзником или другом, и не будет. Корни неприязни, которая никуда не делась со строительством социализма, в последних трех сотнях лет нашей истории. Мы уничтожили саму идею «Великой Польши», а потом и вовсе подгребли ее под себя, заставляя плясать под свою дудку. Сколько крови пролилось с обеих сторон! У поляков, как и у любого народа, есть замечательные люди, сам же народ в своей массе националистически настроен. Для поляков существуют только поляки. Они свою страну очистили и от немцев, и от евреев, причем уже при социализме. Свой общественный строй они не выстрадали, им его навязали, и прочной социальной основы у него нет. В моей реальности они притихли не из-за замены Гомулки, а из-за того, что Герек нахапал кредитов и у нас, и на Западе, позволяя им жить в долг. А когда в восьмидесятом пришла пора возвращать долги, пришлось опять менять руководство, вводя, по сути, военное положение. И родилась «Солидарность»! Я прекрасно помню, как мы им гнали караваны с продуктами, а они избивали наших водителей и жгли грузовики со сливочным маслом! Все вложенные в них деньги пропали. К нам тогда приходили стойки для ЭВМ из Польши. Так прямо на электронные блоки гадили! Откроешь, а там засохшее дерьмо! Это Ярузельский мог применить силу, он был свой! Попробуйте это сделать вы. Вряд ли Войско Польское будет так же спокойно смотреть на оккупацию страны, как смотрела в моей реальности чехословацкая армия. Мы умоемся кровью, и зальем ею всю Польшу. И что потом? Ну задавим мы их еще раз. Смысл?

— Подпустить американцев к нашим границам? — спросил Суслов, с неприязнью глядя на меня. — И хороший пример всем остальным!

— Вы на меня зря смотрите, как на врага народа, Михаил Андреевич! — рассердился я. — Мне это нравится не больше вашего. Предложите выход! Их, собственно, только два: или давить поляков, не жалея ни их, ни себя, или кормить и лелеять тридцать миллионов человек, большинство из которых спят и видят, как бы вогнать вам в спину нож. Есть еще один вариант — не делать вообще ничего, пусть они сами разбираются. Какой это к чертям социализм, который должен держаться на наших штыках или подкармливаться нашим маслом! Мы свой строй выстрадали, поэтому и смогли столько выдержать и выстоять в тяжелейших условиях. Придут американцы? Ну и что в этом такого? В моей реальности они тоже пришли и даже хотели притащить свои ракеты, якобы от иранцев. Потом передумали. А знаете почему? Не из-за того, что исчезли классовые противоречия, плевать они на них хотели! Мы сейчас для американцев враги, и капиталистическая Россия тоже другом не стала. Мы для них в любом качестве будем конкурентами, мешающими строить американский мир. Только сам мир изменился. Слишком сильно оказались связаны самые разные страны. И рвать эти связи можно только тогда, когда ты уверен в результате. Да и то может быть больно. Накопили горы оружия, затратили на это сумасшедшие ресурсы, но так и не пустили его в ход. Пусть и сейчас что-нибудь притянут. У нас что, нечем ответить? Я думаю, это выйдет дешевле, чем подкармливать Польшу. А пример для других… Даже в восемьдесят девятом полякам долго было ой как не сладко! Кто-то разбогател, а большинство положило зубы на полку. Потребовалось не так уж много времени, чтобы «Солидарность» бастовала уже против своего президента. И это с учетом наших вложений, сейчас им придется еще хуже. Сейчас Польша получает наши товары, в том числе и нефть, практически за бесценок. Пусть попробуют их заработать. Со временем они, конечно, оклемаются. А нам надо работать так, чтобы друзья смотрели не на этих отщепенцев, а на нас самих! Смотрели и завидовали! Если будем жить лучше других, вам и аппарат пропаганды не понадобится! И мы в этом направлении начинаем двигаться, и двигаться быстро.