По прозвищу Святой. Книга первая - Алексей Анатольевич Евтушенко

ухмыльнулся младший лейтенант. — Эх, дорогой ты мой товарищ из будущего, о хорошей радиосвязи да ещё и в каждом самолёте мы пока только мечтаем. Так что — пропал без вести. А это значит, что проверять будут особенно тщательно. Вдруг меня немцы завербовали. Но ты прав. Тебе без документов трудно будет… О! Можешь наконтузию сослаться. Скажешь, контузило, не помню ничего.

— Угу. А форма хотя бы? Кто я — рядовой, офицер?

— Командир, — поправил Николай. — Офицеры у нас только в царской армии были, золотопогонники, беляки.

— В начале сорок третьего года погоны вернут, — пообещал Максим. — Как и офицерские звания, и само слово «офицер» реабилитируют.

— Не может быть.

— Может и будет. Вот я и спрашиваю, кто я — рядовой боец или командир? — он вздохнул. — Не поверят мне. Кончится тем, что или в лагерь отправят или в психиатрическую лечебницу, если попытаюсь правду рассказать. А в худшем так и вовсе расстреляют. Как шпиона. По законам военного времени.

— Почему как шпиона?

— Ну как… Видно же сразу, что я какой-то странный, не похожий на обычного советского человека. Плюс мой немецкий.

— Так у нас многие немецкий учат, в школе и потом. Я сам его учил. Шпрехаю, конечно, не так, как ты, но основы знаю. Короче, фигня это, — махнул рукой Николай. — Наоборот, хорошо. Переводчики нужны фронту. Что до странный… Мало ли чудиков на свете? На контузию можно всё списать. Ну не помнит человек, кто он!

— Нет, Коля, — покачал головой Максим. — Достоверную, убедительную и надёжную легенду мы с тобой вряд ли придумаем. Где-нибудь да проколемся. Или нас расколют. И тогда обоих к стенке.

— Чего сразу к стенке-то! — возмутился лётчик. — Я, между прочим, комсомолец, сирота, из рабочих и крестьян, у меня три сбитых фашиста на счету!

— И что? Ещё не таких к стенке ставили. Да ты и сам знаешь, что я тебе говорю.

— Так что же делать? — несколько растерянно осведомился Николай. — Ты можешь попробовать перейти линию фронта, когда встанешь на ноги, — ответил Максим. — Но один, без меня.

— А ты?

— А я попробую найти партизан и буду бить врага здесь. В крайнем случае, сам организую отряд. Я, вот, думаю. Может быть, тебе тоже остаться? Найдём хирурга как-нибудь, достанем твою пулю. Будем вместе воевать.

— Нет, Макс, — подумав, ответил Николай. — Ты делай, как знаешь, а я всё-таки попытаюсь добраться к нашим. Я — лётчик, — он выпрямился. — А пехотинец из меня, как из дерьма пуля. Я и стрелять-то толком не умею.

— Как это? — удивился Максим. — Разве вас не учили?

— Учили, конечно. Всех учат. Но как? Я, например, стрелял только на стрельбище. Из пистолета ТТ, нагана и СВТ.

— Что такое СВТ? — спросил Максим.

— Самозарядная винтовка Токарева, — ответил КИР, решив, что обращаются к нему. — Десять патронов калибра 7,62 мм в магазине. Прицельная дальность — четыреста метров.

— Она самая, — подтвердил лётчик. — Причём стрелял из всего этого я ещё до войны и по паре раз, не больше. А когда война началась, только из пулемётов. Авиационных.

— Да, наверное, ты прав, — сказал Максим. — Всё равно не угадать, что лучше. Поэтому нужно поступать, как подсказывает сердце.

— Так всегда нужно поступать.

— И снова ты прав, — согласился Максим.

Прошло ещё два дня.

За это время Николай успел рассказать Максиму о себе. Беспризорник, чьи родители умерли от голода в тридцать втором году (бабушки и дедушки погибли ещё в Первую мировую и Гражданскую), он сначала связался с криминалом и совсем, было, пошёл по кривой дорожке. Но однажды попал в облаву, после чего оказался под Харьковом, в детской трудовой коммуне имени Ф. Э. Дзержинского, которой руководил знаменитый педагог Антон Макаренко.

— Там из меня сделали человека, — вспоминал он с теплотой. — В коммуне я понял, что учиться и работать на благо страны, для людей, гораздо интереснее, чем шарить по чужим карманам, спать в подвалах и жрать то, что удалось сбанчить или стырить.

— Подобрать или украсть, — перевёл КИР.

— Молодчик, сечёшь базар, — с особой усмешечкой заметил бывший беспризорник.

— Эй, давайте всё-таки по-русски, — сказал Максим.

— Конечно, — согласился лётчик. — Это я так… вспомнил молодость. Но ты от фени, кстати, нос не вороти, если хочешь тут за своего сканать. Сойти, в смысле. Тут многие эту науку прошли. А кто не прошёл, тот слышал и запоминал.

— Учту, — сказал Максим. — Не волнуйся, память у меня хорошая, на лету всё хватаю. А что не ухвачу, КИР подскажет.

— Ну, КИР то не всегда с тобой будет.

— Всегда, — сказал Максим. — Я его с собой возьму, когда пойдём. Здесь не оставлю.

— Ух ты, — восхитился младший лейтенант. — А так можно?

— Можно, — сказал Максим.

В тридцать шестом году Николай Иванович Свят покинул стены коммуны с аттестатом о среднем образовании и дипломом токаря третьего разряда.

Работал токарем на Харьковском тракторном заводе, жил в рабочем общежитии, ходил в аэроклуб Осоавиахима [3] и, в конце концов, поступил в только что организованную Чугуевскую военную авиационную школу лётчиков, окончил её с отличием в этом году, получил на петлицы «кубарь» младшего лейтенанта и был направлен служить в 254-й истребительный авиационный полк в составе 36-й авиадивизии ПВО.

А уже 22 июня принял свой первый бой.

[1] Дерьмо (пер. с нем.)

[2] Термин из теории хаоса, означающий чувствительную зависимость от начальных условий, при которой небольшое изменение в одном состоянии детерминированной нелинейной системы может привести к большим различиям в последующем состоянии (взмах крыла бабочки в результате может вызвать торнадо).

[3] Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству.

Глава пятая

Николай за эти два дня много узнал о будущем и даже перестал бурно на всё реагировать, как это было в начале.

А то ведь до откровенного горя и ярости доходило.

Максим лично видел слёзы на глазах лётчика, когда он узнал о смерти товарища Сталина в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. И успел отнять пистолет, когда тот услышал новость о том, что в СССР 2.0 нет Коммунистической партии.

— Брешешь! —