Тучи сгущаются - Лориана Рава

class="p1">-- Это долгая история... Теперь меня зовут, кстати, не "Диего", а Золотой Подсолнух. Скажи мне, твой супруг здесь?

-- Увы, нет. Он уехал в Куско и вернётся только послезавтра.

-- Жаль, я хотел войти к вам в дом, чтобы рассказать всё, но если ты одна -- то не знаю, я боюсь бросить на тебя тень...

-- Золотой Подсолнух, здесь не христианский мир, и я могу принять тебя у себя дома не боясь, что кто-то подумает что-то не то. А тем более мой супруг не подумает ничего дурного о человеке, который спас ему жизнь.

И юноша последовал за Зарёй в дом.

Бывший монах протянул письмо Заре и спросил:

-- Ты знаешь, что Томас погиб?

-- Увы. В нашей Газете писали, что его сожгли за то, что он проповедовал дружбу с нами и обличал власти Испании во лжи по поводу Тавантисуйю. Бедный Томас! Я знала, что оставаясь этой ужасной стране, он обречён. Хорошо хоть ты будешь жить.

-- Да, ведь я не просто буду жить -- я буду жить теперь в Тавантисуйю. А раньше я не жил, а прозябал. Я не христианин больше, и своё монашеское прошлое я хочу забыть как страшный сон. Конечно, Томаса я буду помнить всегда.

-- А как же ты теперь будешь здесь жить?

-- Я теперь буду учиться в университете. А потом... я не знаю. Я ещё не загадывал так далеко в будущее.

Тем временем Заря развернула письмо и прочла.

Мария!

Если ты читаешь это письмо, то знай, что меня больше нет в живых. И знай, что я умираю счастливым -- я умираю за то, что любил и во что верил. Всю жизнь я считал себя христианином, но вы, инки, можете посмертно считать меня своим братом, ибо в Тавантисуйю я понял, что вы, инки, много большие христиане, чем те, кто называет себя так. Как я говорил тебе, я вспоминаю теперь Тавантисуйю, её поля-террасы, и твоё лицо...

Знай, Мария, я люблю тебя. Теперь я могу сказать это с чистой совестью, ибо твой супруг -- достойнейший человек и не будет ревновать тебя к мёртвому. При жизни мы не могли быть вместе, я был монахом, а ты любила другого, но я верю, на небесах, где нет ни замужних, ни женатых, а все подобны ангелам, мы встретимся вновь. Не плачь, Мария, я помню, как ты пела мне о Тупаке Амару, и в песне говорилось, что героев вспоминают без слёз...

Твой Томас.

Вопреки письму Заря всё-таки всплакнула. Было горько и страшно думать о том дне и часе, когда плоть несчастного Томаса пожирал огонь... Вспомнила она, конечно, и то, как пела ему возле уаки со свечами -- пела, думая о своём возлюбленном, которого тогда считала мёртвым. А теперь он стал её законным супругом, у них есть дочь Пчёлка, а Томаса на свете нет... И, наверное к лучшему, что тогда она не распознала любви Томаса, это бы её страшно смущало, а теперь и в самом деле всё равно...

Золотой Подсолнух много рассказывал ей о своей жизни в Испании, о том, как они тайком читали тавантисуйские книжки. Но ему было горько от мысли, что почти все участники этих чтений потом от Томаса отреклись:

-- Знаешь, я много думал об этом обстоятельстве. Было проще всего объяснить это банальным шкурничеством и трусостью, но... но мне порой кажется, что дело не только в этом. Видишь ли, Заря, Томас ставил перед нами такие вопросы, на которые было очень трудно ответить честно. Вот я до знакомства с ним верил в превосходство христианской религии над всеми остальными... Конечно, я видел, что вокруг царят пороки, но был уверен, что у нехристиан всё во много раз хуже. А когда Томас рассказал нам, что в Тавантисуйю люди живут много чище и лучше, он этим, сам того не желая, подорвал основы нашей веры. Он поколебал нашу уверенность в превосходстве европейской цивилизации, основанной на христианстве, над всеми остальными. Сам Томас до самого конца верил во Христа, но... ведь то, что он больше всего ценил в христианстве, я видел из живых людей только в характере самого Томаса, может, это было у его приёмного отца, которого я, к сожалению, не знал, но в любом случае -- это очень большая редкость. Ведь если считать истинным христианством только это, то это значит признать, что я видел только одного истинного христианина, да и того сожгли на костре. А что такое христианство на практике для европейцев? Это всевластие Церкви с опорой на инквизицию, это оправдание деления на сословия, хотя неясно, с какой стати дворянин имеет право не только отнимать продукт труда крестьян, но и безнаказанно глумиться над ними, и почитать это глумление своей честью? Почему в христианском мире столько нищеты и грязи? Знаешь, я как сын эмигрантов пытался честно стать испанцем и не мог... Частично из-за того, что был слишком чистоплотен, а частично потому, что во мне все видели "индейца", то есть мои белые соученики были уверены, что я чем-то хуже их, и если я с чем-то справлялся не хуже, то это вызывало даже удивление. А здесь я впервые чувствую себя не "индейцем", а человеком, равным среди равных... Мне так радостно слышать кругом родную речь и не стесняться своей бронзовой кожи. Ведь в том, что она у нас такая, нет ничего плохого, но белые выдумали, что это плохо и мы от этого хуже.

-- А в университете тебе как?

-- Ну, я пока только вступительные экзамены сдавал. Правду, тут не всё гладко. По книгам, которые мне давал Томас, я ещё освоил историю с географией более-менее, но вот с математикой... в Европе ей очень плохо учат. В Тавантисуйю каждый школьник знает таблицу умножения, а у нас даже многие чиновники не знают.

-- Неужели! Но почему так?

-- Не знаю. В Европе как-то не считают математику важной, что ли. Не строят плотин, и потому не нужно столько инженеров.

-- Однако европейские купцы прекрасно умеют считать деньги и умножают свои капиталы.

-- Да, но этому сын учится от отца. А в учебных заведениях с этим плохо. Может быть, дело в том, что человека, искусного в вычислениях, труднее обмануть. Ведь когда Алехандро Лукавый называл сумасшедшую цифру жертв террора инков, обычно никто не сопоставлял её с тем,