Осколки недоброго века - Александр Владимирович Плетнёв

завороженно глядел, как толстый двух-трёхметровый пак проминался форштевнем, крупными обломками становясь на ребро, как бесстрастная природа Арктики уступала, пропуская в свои владения мощное творение рук человеческих. Иногда в торосовых развалах в изумрудных изломах льда попадался слоистый индиговый рисунок, что говорило о многолетней спрессованности и долгом блуждании некогда крупного айсберга.

– Видите вот там, – показывал сопровождавший адмирала помощник капитана, – в полукилометре левее курса…

Его высокопревосходительство смотрел в указанном направлении – туда, где виднелась горбатящаяся груда льда высотой и размерами куда больше заурядных торосов, а опытный полярник продолжал пояснять:

– …обратите внимание на скруглённые, оплывшие на солнце и ветру грани. Судя по положению и виду, это старый, вмёрзший в массив айсберг. Размер его киля – подводной части – может ещё более источиться подводными течениями и быть уже на пороге к перевороту. Особенно если мы пройдём в опасной близости, всколыхнув неустойчивую систему.

Сам наместник приоделся в более тёплые практичные вещи, выданные боцманом, став почти неотличимым от «местных» – таких же порой бородатых, в долгой полярке не тратящихся на бритвенные принадлежности. Единственное, что выдавало его высокопревосходительство – степенная осанка, властный взгляд. А уж как заговорит…

Из всех гостей-аборигенов, тем более высокопоставленных, адмирал Алексеев оказался самым старательным и вникающим во всякие мелочи, включая естествознательные. Возможно, в силу того, что у него для этого было вдосталь времени. Помимо работы с документами в судовой библиотеке и даже тыча пальцем в компьютер, он с удовольствием уделял внимание досуговым, бытовым аспектам. Например, регулярно посещая кинозал, где собирались на коллективный (по интересам) просмотр подвахтенные.

– Исторические, – делился с капитаном начальник безопасности ледокола, – в смысле те, которые и для него исторические, смотрит с понятным интересом. Художественные фильмы о нынешнем времени (о дореволюционной эпохе) – только головой качает, естественно, находя грубые нестыковки. За всякими «терминаторами», прочей зрелищной фантастикой и триллерами, видимо, просто не поспевает – переварить и перевести в голове термины. Старые советские киноленты, те, что из самых удачных и вечных для определенного поколения, воспринимает неожиданно живо, наверное, оттого, что они на простом разговорном русском. Но недоумевает. Как мне сказал, «совсем путаю нравы – где дворянин, где разночинец!». В общем, не понимает людей другой формации, выискивая сословность. А больше всего ему доходит западный кинематограф, чаще голливудский, в котором происходят события до середины двадцатого века. Дескать, иностранцы, демократии-республики – что с них возьмешь. Я это к чему…

– К чему?

– А к тому, что изначально нами была выбрана правильная стратегия подданства – мы американцы! Разделённые по профессиональным должностям, но без грузил кастовости. Так мы более понятны «их высокопревосходительствам». Да и чинам пожиже.

– А кстати, что остальные гости-пассажиры? Из охраны наместника, свиты…

– Я бы сказал – обречены. Обречены поселиться в закрытой базе-поселении без права выхода в большой мир, будучи повязанными большой тайной. Не знаю, как каперанг и гвардейский полковник – всё-таки офицеры… какие там к ним секретная служба применит допуски. А нижним чинам теперь, скорей всего, куковать на северах. Пока не «распогодится» всё тайное и сверхсокрытое.

* * *

К утру, словно наконец исчерпав запас, снег прекратился. Солнце в морозном мареве приподнималось над горизонтом робко, но как всегда величественно, представив почти жизнерадостную, но неизменно пустынную картину – белое от края до края поле, бугрящееся то тут, то там наростами-торосами и прочими неоднородностями.

«Ямал» катил на четырёх узлах, нащупав очередной торный путь – всего лишь полутораметровый лёд, с непринуждённой мягкостью его сминая.

Шпаковский, застегнувшись под самый подбородок и натянув поплотнее шапку, вышел на верхнюю палубу, куда высыпали десяток человек – на очередную плановую расчистку снега. Заметив там же в стороне высокую фигуру наместника, коротко поприветствовал, закурил, пустив дымно-парное облако:

– Утром вдруг смотришь – к ногам твоим несёт позёмкой, заметая всё прошлое. И пред тобою открывается девственный снег, чистый мир, ждущий новых шагов: когда ты оставишь в нём свой след, напишешь свою историю.

– Да вы поэт, Вадим Валерьевич… – откликнулся адмирал и отвлёкся, глядя, как с юта стремительно пошёл на взлёт маленький летательный аппарат.

В ходовой рубке между тем штурман поставил точку на карте, ещё и утвердительным значением ткнул в неё пальцем, молча взглянув на старпома – дескать «тут»!

Или «где-то тут».

Ледокол остановился, замер, сам как айсберг-бродяга, чужеродный этому ледяному великолепию своим чёрным низом, красным верхом, лишь окантованный белым подбоем инея и налипшего снега.

После беспрестанного скрежещущего ледолома наступила тишина. Почти тишина. Только подёрнутая дымкой ледяная пустыня изнывала ветром, зудела ползущей по широкому кругу крылатой мухой беспилотника – ныла тоскливым выжиданием.

На холоде стоять долго не в комфорт. Докурив, спустились вниз, в «ходовую».

– Ничего?

– Ничего!

С вертолётной площадки стартовала вторая беспилотная машина – подключились к её видеокамере, ведя в том числе и визуальное наблюдение. Не дождавшись быстрых результатов, перекинувшись ещё какими-то фразами с операторами, что не спускали глаз с мониторов с данными от БПЛА, начальник безопасности покинул мостик.

Экипаж основательно занялся поиском советского артефакта, мотивированный ещё одним неожиданным, если не сказать, сенсационным открытием.

* * *

– С чего начать, с водки или с закуски? – Ввалился Шпаковский.

– С водки конечно же, – так же несерьёзно отреагировал Чертов, зная манеру помощника.

– Ну, на «крепкое» для начала: по каналу из Петербурга пришло известие: нынешние мировые телеграфные СМИ растрезвонили, что Того провёл бои с эскадрами Витгефта и Рожественского. Флот микадо вернулся в Сасебо весь достойный, потрёпанный, но не побеждённый. Однако один «эбээр» прямо-таки на рейде рванул и перевернулся.

– Всего-то? Хм. Следовало чего-то подобного ждать… Я имею в виду не самые впечатляющие результаты у Зиновия. И?.. Это вся твоя «водка»?

– Гладков перебирается из Питера на Колу или… Николаша его ссылает с глаз долой.

– Подробности!?

– Пока нет. Сам понимаешь. Может, следующим сеансом… завтра, послезавтра.

– А на закуску?

– По расчётам мы где-то на подходе к месту падения самолёта, но… Уже и беспилотники секторально сгоняли на перехват радиомаяка, а сигнала, блин, нет.

– И это ожидаемо! Слишком… – Чертов тихо выругался, зайдясь сухим кашлем, – слишком долго мы болтались у Камчатки. Фотоэлемент при таких метелях скорей всего запорошило. Полная деградация питания. Попробуй теперь отыщи.

– Но на закуску всё-таки – вот! – Начбезопасности медленно, со значением и какой-то неожиданной загадочностью выложил на стол тонкую поведённую от влаги тетрадь.

– Что это?

– Дневник, скорей личные записи радиста из экипажа Леваневского. Мы когда радиомаяк установили, улетали понятно не пустыми – всё, что в руках смогли унести, прихватили, и в спешке осматривать хабар времени особо не было. Вот Шабанов