Дневник времён заразы - Яцек Пекара

Если я узнаю, что с её головы упал хотя бы один волос, я убью вас всех, так или иначе. Если же с ней ничего не случится, вы получите Вейльбург на блюдечке, как и хотели с самого начала.

Я ослабил хватку и уже спокойным тоном добавил:

— Я предлагаю честную сделку и рассчитываю, что она будет соблюдена.

Граф радушно улыбнулся.

— Позвольте заметить, мастер Маддердин, хорошо иметь в вашем лице друга.

— Зато куда хуже иметь во мне врага, — закончил я за него, отпустил и ушёл.

Когда я вернулся в наш дом, Людвиг и Генрих ждали меня в трапезной. Оба хмурые — а какими им ещё быть, если был нанесён удар по авторитету и достоинству Святого Официума.

— Чего они хотели?

— А чего они могли хотеть? — Я пожал плечами. — Разумеется, помощи в расследовании и нашей покорности.

— И что?

— Я пообещал, что мы поможем архидьякону во всём, чего бы он ни пожелал.

На мгновение они замолчали.

— А что мы предпримем на самом деле? — спросил Людвиг.

— Пока мы не сделаем ровным счётом ничего, мои дорогие соратники, — ответил я. — Мы позволим событиям идти своим чередом.

— То есть мы сдаёмся? — нахмурился Хайдер.

Шён толкнул его в плечо.

— Ты слышал, что сказал Мордимер. Мы ждём.

— Верно. Ждём, — согласился я с ним. — А теперь, с вашего позволения, я вас покину, ибо у меня есть несколько исключительно важных дел.

* * *

Мне предстояло провести кое-какие беседы и потребовать от тех, кто был готов меня выслушать, конкретных действий. На это ушли весь остаток дня и весь вечер, но я счёл, что готов — и большей готовности мне уже не достичь. Я не хотел того, что должно было случиться, но меня вынудили из змеи обратиться во льва.

Я облачился в служебное одеяние: чёрный плащ с вышитым на нём большим, ломаным серебряным крестом и широкополую шляпу. Приторочил к поясу рапиру с тяжёлым клинком и длинный нож из испанской стали, а за высокое голенище сапога засунул кинжал. Под плащ я надел льняную стёганку, решив всё же обойтись без кольчужной рубахи. Она, конечно, защитила бы меня лучше, но и движения бы сковывала куда сильнее. Я и так в толстой стёганке и плаще чувствовал себя связанным по рукам и ногам, но также понимал: если хочу выжить, к этому дополнительному грузу придётся привыкать, и быстро.

Я направился к выходу, но ещё в трапезной наткнулся на стоявших у дверей Людвига и Генриха.

— Куда это ты собрался, Мордимер? — спросил Людвиг.

Я видел, что под его плащом — кольчуга, а на поясе висит сторта длиной более двух футов с массивной рукоятью. Генрих тоже был одет по-боевому.

— Ты не хотел нам ничего сказать перед уходом? — спросил он лёгким тоном.

Я молча смотрел на них.

— Может, мы и не чета инквизиторам из Британии, что сражались со сторонниками шабашей на полях брани, — молвил Людвиг. — Может, у нас и нет боевых скакунов, сияющих на солнце доспехов и знамён с крестами, что реют на ветру. Может, мы всего лишь простые парни. — Он пожал плечами. — Но в нас горит тот же огонь истинной веры, что пылал в сердцах наших праотцов. И знаешь, что у нас ещё есть, Мордимер?

Вопрос был, очевидно, риторическим, поэтому я лишь внимательно посмотрел на Людвига, ожидая, что он скажет дальше.

— Мы убеждены, что никто из нас не должен — и не может — ступать во мрак в одиночку, — серьёзно произнёс он. — И хотя мы, разумеется, знаем, что каждого из нас сопровождает любовь Господня, мы считаем, что было бы неплохо, чтобы в войне, которую он ведёт, его сопровождали и другие инквизиторы. — Он кивнул и улыбнулся. — Таково наше мнение, — заключил он.

— Ну и речь, — с признательностью отозвался я. — Но позволь, несмотря на твои красивые слова, ответить отказом. Я не согласен на ваше участие. Я не могу позволить вам впутываться в мои личные дела. Ибо то, что происходит, — это не война Святого Официума.

— Это уж мы решим, — жёстко вставил Генрих. — И вообще, скажу тебе, Мордимер, твоё согласие или его отсутствие никак не повлияет на наше решение, ибо мы его уже приняли, и оно бесповоротно. Для всех будет лучше и проще, если ты с ним смиришься.

Я уже было открыл рот, чтобы ответить, как вдруг из-за дверей, ведущих в трапезную, появилась Хельция.

— Это добрые юноши, мастер Маддердин, и вам бы радоваться, что они хотят идти с вами, — произнесла она со строгой серьёзностью. — Идите вместе и сражайтесь во имя Господне, дабы вырвать это бедное дитя из лап дьявола.

— Святые слова! — воскликнул Людвиг, а затем повернулся ко мне. — Слышал, Мордимер?

— Да, слышал. Я ведь всё это время тут стою, если ты до сих пор не заметил, — язвительно отозвался я.

Я вытер губы тыльной стороной перчатки и выругался — боль пронзила, как чёрт бы её побрал. Проклятая лихорадка снова дала о себе знать. На языке я ощутил вкус крови из разодранной ранки.

— Что ж, тогда идём, Мордимер, — весело скомандовал Людвиг. — И не думай, будто мы не знаем, что ты замышлял весь день и вечер. Скажу тебе лишь, что мы и от себя кое-что добавили.

И я уже знал, что мне не остаётся ничего иного, кроме как принять помощь моих соратников-инквизиторов в личной войне, которую я объявил архидьякону. Впрочем, может, эта схватка и не была до конца личной, ведь Касси был виновен в действиях, направленных против Святого Официума, — но нападение на дворец архидьякона во главе взбунтовавшейся черни уж точно не было бы решением, которое одобрило бы наше начальство. А ведь именно это я и собирался сделать.

* * *

— Я когда-то встречался с девушкой, что работала в Обезьяньем Дворце, — сказал Людвиг. — Она там заведовала прачечной, и, скажу я вам… — он даже вздохнул. — Сладкая была уточка.

— Почему уточка? — заинтересовался Генрих.

Что ж, люди, как женщины, так и мужчины, награждают своих возлюбленных самыми разными прозвищами. В деревенских избах, мещанских домах, шляхетских усадьбах и аристократических дворцах так и кишит пёсиками, мишками, котиками, рыбками, птичками и даже крысками да свинками, не говоря уже о жеребцах, коим прозвищем находчивые дамы охотно одаривают своих падких на лесть спутников.

— Ах, как же она дивно крякала, — замечтался Людвиг.

Мы непонимающе на него уставились, и он поспешил с объяснением.

— Когда жар наших утех достигал наивысшей точки, — молвил он, — у неё начинали трястись руки и ноги, и она начинала издавать такие