Николай Берг - Лёха

Лейтенантик сидел, дежурил, ухитряясь при этом чистить свой карабин и держа под рукой на всякий случай мосинку. Глянул на проснувшегося, кивнул, показав, что заметил шевеление. Остальные пока еще дрыхли, похрапывая и посапывая на разные лады.

— Доброе утро, тащ летенант — не вполне по уставу, но дружелюбно приветствовал начальство Семёнов. Начальство в ответ кивнуло, не возразив против неуставного приветствия. То ли не поняло, что так боец показывает некую свою независимость, то ли решило не обострять ситуацию.

— Посчитали имущество? — тихо поинтересовался командир.

— Посчитал. Как ни считай — все‑таки все не унести. Разве что туда–сюда сновать челноком — ответил красноармеец.

— Значит, будем выбирать что нести, а что бросить — пожал плечами лейтенант.

Ну да, хорошо ему так говорить, бросить. Бросить‑то оно просто. А потом как раз брошенного и не хватает.

— Вы запишите основное — оружии, боеприпасы, амуницию, снаряжение — проще разобраться будет — посоветовал Берёзкин.

— Так у меня ни бумаги, ни карандаша — развел руками боец.

— Не вопрос, держите — вынув из своей кожаной командирской сумки тетрадку и карандашик «Тактика» ответил лейтенант.

— Сейчас сделаю. Разрешите вопрос?

Лейтенант, увлеченно и сосредоточенно собиравший затвор карабина, кивнул.

— Как считаете, далеко нам до фронта идти?

— Километров 150 — 200. Возможно больше — хмуро отозвался спрашиваемый.

— Почему вы раненых с собой тащите?

— Одного раненого тащили, Усов недавно обезножел — лейтенант помолчал, детали тем временем под ловкими пальцами словно сами собой сложились в затвор с гнутой рукоятью, потом аккуратно, с тихим щелканьем затвор встал на свое место. Берёзкин загнал в магазин винтовки обойму, поставил на предохранитель, вытер тряпкой руки.

— Мы хотели Половченю пристроить местным. Село выбрали такое, богатое, черт его дери. Даже самого его убедили, хотя очень ему не хотелось к гражданским, из‑за его раны… Ну отправил ребят на разведку. А они вернулись — молчат. И мрачные. Спрашиваю — что?

А оказалось, что немцы за помощь красноармейцам гражданских просто вешают. Вот и в этом селе у фельдшерицы трое раненых бойцов и командиров Красной Армии было на лечении. Их пристрелили, а ее в назидание повесили. Прямо как была — в белом халате. В самом центре села. Я даже не поверил. Оказалось — правда. Но не полагается во время войны так поступать, это не по–военному! Медиков и раненых конвенции защищают! Не понимаю, что такое у немцев случилось — в Первую точно знаю, что не вешали они медсестер. А тут — не пойму, может самоуправство? — он вопросительно посмотрел на бойца.

— Не похоже — пожал плечами Семёнов.

— Какие соображения?

— Не держат они нас за людей. (Тут Семёнов вспомнил, что лейтенант — тоже явно горожанин, как и Лёха, добавил для понимания). И за скотину не держат. Под себя землю расчищают. И мы тут для них — лишние. Навроде лебеды–крапивы в огороде.

— Почему так решили? — внимательно глянул собеседник.

Тут Семёнов вовремя прикусил язык, чуть не брякнув про приключения в плену, где на немецкое милосердие и соблюдение конквенкций этих непонятных нагляделся своими глазами. Вспомнил уговор с Середой, потому постарался вывернуться:

— Видели не раз, как немцы наших пленных гонят. И как кто устал или ранетый — так добивают. Колонна пройдет — на дороге и в канавах трупов полно — не стал распространяться красноармеец. Да и то, начнешь цветасто говорить — сразу ведь спросит собеседник, где и когда видал. Ну и получится, как с той голой Сусанной. Так‑то вроде лейтенант — лопух лопухом, малец совсем, но ведь — командир. Значит не так прост, учили его всяким разным штукам. Да и котелок у него варит — вон немецкую винтовку собрал ловко. А вообще — надо бы время улучшить и поговорить всем четверым — что да как было, чтоб впросак не попасть.

— В общем, оставлять раненых можно только там, где народу шляется немного, да чтобы эти сраные немцы не болтались. И да, я прекрасно понимаю, что летчику тут делать нечего и его надо к нашим. Сам такое обеспечивал, было дело. Но своих бросать — никуда не годится и я своих бойцов не брошу. Поднимайте людей, нечего нам тут рассиживаться — подвел итог Берёзкин.

Поднялись быстро, то, что от места с битым автомобилем и парой трупов рядом с ним совсем близко — поторапливало. Середа раскочегарил примус, но завтраком заниматься лейтенант посадил бурята, а сам вместе с артиллеристом внимательно рассматривали доставшуюся карту, приглушенно споря. Семёнов новообретенным карандашом писал список имеющегося, старательно выводя круглые неустойчивые буквы.

— Давайте излагайте свои соображение и видение ситуации — сказал прихлебывая заваренный трофейный чай лейтенант. И посмотрел на бурята.

— К своим нада. Фронт догонять нада.

— Понятно. Что вы скажете, товарищ старшина? — тут поднял глаза Семёнов, но увидел, что вопрос задан не ему, а Лёхе.

— Сказали уже. Берем раненых и пошли — кивнул на бурята потомок.

— Вы что думаете? — взгляд на Середу.

— Что тут думать, трясти надо. В смысле вариантов всего–ничего. Либо тянем раненых, а все добро кидаем, либо тащим все — то тогда ползем как сопля из носа. Вариант бросить раненых, понятно, не рассчитываю — расставил все по полкам артиллерист.

— Вы, ефрейтор?

Человек с невыговариваемой фамилией брезгливо понюхал непривычный ему чай и заметил:

— Раненых долго таскать плохо. Даже на телеге. Им от этого хреново делается. Кровотечения возобновляются, боль выматывает, забыться не дает. Покой здорово помогает тем, у кого есть возможность самостоятельно выкарабкаться без лечения. Даже серьезные раны, бывает, сами как‑то вылечиваются. Кризис пережил — на поправку пошел. Только не мешать. И с Усовым та же песня. Ему бы на печке в затишке отлежаться.

— Вешают за это немцы — напомнил ему лейтенант.

— И милиционистов они уже вооружают из местной сволочи — напомнил Семёнов.

— Значит надо искать, где немцы не бывают. Нужно отыскать поблизости село или хутор с нормальными людьми, которым можно доверить раненого и больного. Не везде немцы.

— Если не гнаться за темпом, и делать переходы по 10–15 км в сутки — можно тащить все. Что‑то по очереди, захватками челноком и так далее — задумчиво заметил Семёнов. Видно было, что он не слишком доверяет местному населению. Немцы за донос наверное какие — то деньги дают, найдутся желающие подзаработать.

— Нет, вшестером тащить двух носилочных — это ужасть. Хоть бы уже второй кое‑как ковылял сам, тогда можно раненого сменяясь, волочь. А с учетом возможности нарваться не только на немцев, но и гогуноподобное население… — проворчал Середа.

— Дневной переход по 10 км с переноской сначала груза частью — один остается, а то и все прут обратно. Те кто с раненными сидел — одного берут и несут, до места куда барахло доперли. Те что первые, отдыхают, потом добирают остатки и туда же, если надо потом еще ходка. Плечо от 0,5 до 1,5 км — задумчиво стал прикидывать Берёзкин.

— Вопрос в том что жранья на такой марш не хватит — заметил Бендеберя.

— Значит придется раз в несколько дней ставать лагерем у вкусного места и несколько дней добивать пропитание — поморщился Семёнов.

— Но — так до холодов никуда не выйдем — напомнил Середа.

— Относительно таскания раненого. Уж не знаю, как кого учили — мы делали просто: из сваленных стволиков с помощью ремней от галифе вывязываются носилки (в рост раненого, плюс три поперечины внутри прямоугольника), переносят шесть человек. Смена — через сорок пять минут. Раненый обязательно фиксируется к носилкам не менее чем тремя ремнями. Таким порядком человека можно тащить по тридцать км в день по частолесью, чащобам и даже в буреломах — сказал ефрейтор.

— Нас всего шестеро. А раненых — двое. И из добра — не вижу, что выкинуть можно. Разве что тулуп и пару противогазных бачков. А также окровавленное обмундирование заметил с ухмылкой артиллерист.

— Тулуп только цыган сбагривает. И только весной — усмехнулся ответно ефрейтор.

— Обмундирование и постирать не сложно А тулуп ни в коем случае не выбрасывать. Бо штука дельная — заметил Семёнов.

— Можно лямки санитарские для носилок сделать. Чтобы вес не на руки, а на плечи шел — заметил Середа.

— Можно, но не имеет смысла. Сначала вроде легче, но потом звиздец. Лучше уж на руках тащить. С каждого конца по гаврику, один в середине несет, с другой строны тоже трое. На человека приходится кило по пятнадцать максимум. Но четверо на носилки надо — покачал головой ефрейтор.

— Ясно. Резюмирую: сейчас собираемся и выступаем, совершая марш в 9,6 километра — вот сюда — и лейтенант показал Середе ногтем место на карте. Тот согласно кивнул. Берёзкин продолжил:

— Относим туда Усова и часть имущества. Возвращаемся налегке и транспортируем Половченю и оставшийся груз. После чего там разбиваем лагерь и производим поиск в сторону дома лесника — вот тут (ткнул пальцем в карту) и этого, назову его хутором, строения. Жанаев и вы, ефрейтор, делаете нормальные носилки, благо мы теперь брезентом разжились, вы, товарищ Семёнов со своими товарищами — готовите вещи к транспортировке. Выходим через час. Вопросы есть?