Николай Берг - Лёха

— Ну да, сволочи. Тут что‑то разное, но не говядина. Ладно, сейчас почитаю, черт, видно плохо.

— Погодь, давай так сделаем — ты значится примус разожги, мы с Жанаевым воду подогреем пока, а вы с Лёхой тут разберитесь — он пущай над тобой брезентуху подержит, а ты почитаешь, под брезентухой можно и без фильтра светить — решил Семёнов.

— Не голова у тебя, а Дом Советов — уважительно заявил артиллерист. Лёха, стараясь не выдать своего удивления, взялся разворачивать скатанную в тугой рулон брезентуху, бывшую совсем недавно откидной крышей у немецкого автомобиля — кабриолета, и у него на глазах Середа из аккуратного дырчатого цилиндра соорудил какое‑то приспособление, что‑то продул, вроде как воздуха туда подкачал, потом Семёнов чиркнул зажигалкой, прикрывая огонек грубой ладонью и пыхнуло — сначала оранжевым коптящим огнем, а потом через некоторое время — шипящим синим огоньком, действительно дававшим мало света и почти незаметным даже сблизи, но явно — очень горячим. Семёнов деликатно забрякал котелками и забулькал, переливая воду из фляг.

Лёха за это время ухитрился свернуть брезент в некое подобие неряшливого чума.

— Фигвам. Индейское жилище — сказал Середа странно знакомую фразу и полез внутрь. Лёха последовал его примеру, не без основания опасаясь, что без поддержки это сооружение схлопнется и завалится. Вот и стал служить каркасом и подпоркой.

— Поглядим, поглядим. Что у вас тут в ящиках — пробурчал артиллерист и аккуратно вывалил все в общую кучу. Сверкнуло стекло нескольких бутылок, посыпались какие‑то пакеты, коробочки и банки. Ребристая бутылочка с странно знакомой надписью на этикетке бросилась в глаза потомку.

— Фанта! Вливайся! — ляпнул неожиданно для самого себя менеджер.

— Что? — оторвался Середа от изучения другой бутылки — прозрачного стекла и с бесцветной жидкостью внутри.

— Ээээ… Лимонад нашел. Ну типа как лимонад. Газированный напиток. Сладкий — пояснил немного растерянно Лёха.

— Может и с этим разберешься? А то тут все по — французски накорябано — не без подначки предложил артиллерист.

— Может и разберусь — парировал потомок, принимая в руку теплую бутылку.

— Смотри — ка и впрямь лимонад немецкий — удивился тем временем Середа, почитав надпись на этикетке Фанты.

— А то я врать тебе буду. В этой бутылке — вода — скромно, но весомо, как и подобает настоящему мудрецу заявил потомок. Он уже не так удивился, увидев на бутылке опять же знакомую надпись «Эвиан». Вода именно этой фирмы все время стояла на столе у главбуха. Впрочем, удивление уже немного прошло, вспомнился и «мерседес» и «хенесси». Ну, заслуженные фирмы, старые, с историей. Хотя, конечно, немного неожиданно увидеть хорошо знакомое тут.

— Что? Простая вода?? — очень сильно удивился варвар и азиат Середа.

— Ну.

— И не минеральная, не газированная?

— Неа. Обычная вода. Питьевая.

— Во дает Европа. Хлеб в консервах, вода в бутылках. Нет чтоб, мясо. А тут что? — уже как к эксперту обратился хохол к менеджеру.

Лёха подавил желание почесать затылок. На консервной банке была корова. А вот надпись «kondenseret mælk» как‑то мало что давала для понимания. Но ударять лицом в грязь и ронять тот маленький авторитет, что только что получил — страшно не хотелось. Потянул время, читая дальше. Взгляд зацепился за «med sukker». Прикинул, что похоже по звуку на английское «сосать». Значит не тушонка, ее не сосут. Что ж за язык такой убогий, интересно? «Danmark». Дания, что ли?

— Сгущенное молоко — пафосно, словно игрок в «Кто хочет стать миллионером?» заявил Лёха.

— Тоже хорошо. А тут, наверное, рыба — предположил Середа, протягивая желтую плоскую баночку. Ясен день, рыба. Вон даже на крышке выпукло так выдавлена рыба — с хвостом и чешуей.

— Понятно, «sardiner i olje», так, а тут «Norge». Сардинки в масле. Норвежские.

— Кучеряво живут, суки. А ты, знаток! — признал сержант Середа.

— Люблю повеселиться, особенно — пожрать, двумя — тремя батонами в зубах поковырять — ляпнул старый баян потомок.

— Брат! Мы с тобой одной крови, ты и я! — ответил растроганный сержант опять же странно знакомой фразой.

Дальше, уже без особого удивления Лёха нашел в куче немецких припасов две упаковки с знакомой надписью «Knorr», который «Кнорр — вкусен и скор», коробочку с «Maggi». Остальное большей частью ассоциаций не вызвало, кроме трех банок советской тушенки из конины. Посмотрел «Кнорр» - ну точно, сухая суповая смесь, а еще в коробочке другой какие‑то кубики твердые, которые переводчик уверенно назвал «бульонными».

— Что нашли? — сунул в сокровищницу голову Семёнов.

— Воду в бутылках, французскую и лимонад!

— Им что тут, ЦПКО? На променад приехали? — вспомнил дояр свои увольнения на срочной службе и лимонад в парке.

— Европа, одно слово — отозвался ехидно Середа.

— Ну — ну, будет им прогулка, нагуляются вдосыт, суки. А еще что есть?

— Вот молоко сгущенное и бульонные кубики.

— Это к месту, больным в самый раз. И воду давай. Не хватало нам еще бутылки на горбу таскать, и так хрен пойму, как все волочь, с двумя ранетыми считая — сказал Семёнов, подхватывая банку с коровой на этикетке.

— А кубики?

— Кубики погодят пока. Они легкие. Для супца бы что другое. Вон в той банке что?

— В этой — хлеб. Так и написано на крышке - «Brot».

— Кочума! А в той?

— В этой сосиски соево–кукурузные. Не знаю, годится ли суп варить. А вот на этой — какое‑то SKG, откроем, а? — предложил Середа.

— И куда потом эти сосиски кукурузные девать будешь, ежели они в этой банке тоже? Нам супчик нужен! Ладно, открывай! — азартно согласился Семёнов.

Из открытой банки пахло вроде свининой, но походило это не пойми на что. Попробовали по кусочку. Желе–не желе. Лёхе подумалось, что это мясной пудинг, да и то только потому, что сроду мясного пудинга не пробовал и решил так чисто гипотетически. Но тут Середа уверенно сказал:

— Та мізки це свинячі. Ну то есть мозги это свиные. Ничего, вкусно.

Лёха рефлекторно хотел сплюнуть пережеванный кусочек, но глянул на товарищей — и воздержался. Ничего ужасного в чужих мозгах оба не увидели. Вроде даже довольны. Прямо зомби какие‑то. Разве что Семёнов выразил явно в тон артиллеристу удивление, что на такую ерунду потратили фрицы хорошую и дорогую жестяную банку.

— Вот и понятно, чего это они к нам полезли — вывел вывод хохол.

— И чего?

— Да сам гляди — жрать им нечего, вот с чего! Любое дерьмо консервируют! Сосиски ячменно–ячневые, але как их там, чертей им в печенку! И в банке! Вон жижи сколь — аж плещется — тут он потряс злосчастную консерву и там действительно заплескалось.

— Ладно, мозги так сжуем, что в суп‑то кидать?

— Да кидай все подряд, горячее отлично пойдет. Хотя бы и эти сосиски ихние.

Семёнов хмыкнул с сомнением, но согласился. Тащить на горбу консервы с такими эрзацами ему тоже не хотелось. Что бы там ни было, а завтра придется расставаться с чем‑то из имущества. Просто потому, что не утянуть все.

Потому супчик получился сразу сказать — странным. Но в лесу, перед переходом и на безрыбьи — хлебово это пошло на ура. И разведенное в воде молоко сладкое — тоже раненым прижилось. Лёха не полез туда к ним, но лейтенант вернулся с пустым котелком, так что вывод напрашивался сам.

Разобрались с немецким имуществом, чемодан чудовищный взломали. Найдя там белье, носки, козырный фонарик, для которого не требовалось батареек — надо только было на ручку нажимать, а внутри была динамо–машина. Колоду карт лейтенант было собрался выкинуть, но Середа вступился, уговорил. Нашлось и для бритья много всяких пустяков, что в общем было неплохо.

Потом оторвались от разбора трофеев, распределили время караула и завалились спать, утром вставать рано. Перед отбоем еще новоиспеченный старшина быстро проверил — сколько в группе оружия и боеприпасов. Со всем этим брезентом спать стало куда комфортнее и ночь прошла уютно даже.

Боец Семёнов

Сон, приснившийся бойцу перед самым пробуждением, был какой‑то нелепый и потому неприятный, хотя вроде как дом приснился. Открыв глаза, Семёнов еще некоторое время шевелил губами, продолжая убеждать жену, что боров Борька никак не мог опороситься. С другой стороны при этом он сам знал, что в загоне с боровом откуда‑то взялось три подсвинка, что совсем запутывало дело. Прогнал остатки сна, мимолетно попеняв себе, что мог бы приснить что‑либо поприятственнее, а не глупые разборки на тему не пойми откуда взявшихся подсвинков, которые в хозяйстве, разумеется, пригодятся, но… Тут остатки сна улетучились полностью и красноармеец забыл, что ему там снилось, как это обычно и бывает утром.

Забот у него был полон рот, как и полагается рачительному старшине, на которого свалилось несуразное подразделение и куча всякого добра. Еще ночью, сидя свое положенное время часовым, чуть совсем голову себе не сломал, думая над простой, в общем‑то, вещью. Всего один человек может тащить на себе самое большее два пуда груза. Это — чтоб и пройти сколько‑то прилично и не сдохнуть по дороге. А оба раненых весили самое малое пуда четыре каждый. Да оружие тянуло пуда на два. А в группе было всего — навсего четыре здоровых бойца, да командир, да раненый легко Середа. И получалось, что при полной нагрузке ничего толкового кроме раненых и оружия просто–напросто не утащищь. Даже жратву. А бросать все нажитое непосильным трудом страшно не хотелось, кушать‑то хочется всегда, как говаривал сержант Драгунский. Это соображение мешало думать, не получалось так двигаться к своим. Только если перекатами — отнес раненых, вернулся за остальным. Но тогда очень медленно выйдет. И опять же будет перерасход жратвы, которой и так не возы в обозе. Прямо хоть снова на большую дорогу иди машину брать в трофей. Так обратно — грузовик уже нужен, в легковушку не влезть всем.