Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

всегда было… Так всегда будет, — глубокомысленно произнёс Железняк и тоже кому-то улыбнулся. Эта «кому-то» тоже улыбнулась. Симпатичная такая девчонка, с косичками.

— А Мишку куда денем? — спросила, вдруг вспомнив про меня, Татьяна.

— Хм! Так себе в палатку и берите. Они же тебе командирскую поставили. Четырёхместную… Вот в уголочке и поселешь…

— Что ты везде лезешь, Игорёк? — скривилась Татьяна. — От тебя не продохнуть. Был бы ещё в нашей команде… А так… С боку припёку… Отвали, иначе из лагеря выгоню. Снова у Находкинцев жить будешь. С крановщицей своей…

— Ох и злая ты, Танюша. Краше не было в селе… Знаешь такие стихи? — обратился Игорь ко мне.

— Есенин, — сказал я.

— Во-во… Напиши на них песню.

— Они грустные, — сказал я. — Не люблю грустные песни.

— Всё, Мишка. С нами жить будешь! — скомандовала Татьяна. — Отдашь тебя этим скалалазкам. Так они от тебя не ручек не ножек не оставят. А тебе, чувствую, одному придётся с нашими соперниками справляться. Эти сейчас тоже попрячутся по палаткам.

Она гневно осмотрела привезённых с собой двух парней и тех, кто стоял за спинами девчат.

— Туристы, блин! — ругнулась и вздохнула она. — Только деньги на вас профсоюзные трачу зря.

— Вот вдвоём с Мишкой и будете, хм-хм, защищать честь Владивостокского скалолазания, — сказал Железняк и раздвинув, как ледокол льдины, «туристов» ушёл куда-то по тропинке.

— Зря ты так, Танюша, — сказала какая-то девушка в синем платочке.

Все они были одеты в брезентовые штормовки и платка, и были похожи друг на друга, как девочка с шоколадки «Алёнка».

— Мы его уже почти уломали, чтобы он выступил за нас. А так он пошёл к Находкинцам, и выступит против. А ты знаешь, как он по этой скале, э-э-э, бегает. И Сашки твоего нет. Против Железняка нам и выставить некого.

— Да пошёл он! Каждый год одно и то же! Как будет, так и будет, — философски заметила Татьяна. — Он вообще не должен с нами состязаться. Альпинист сраный! Полезет за Находку, опротестую. Он прописан во Владике. Всё, пошли. Отдохнуть хочу. Спина гудит после дороги. Да… Мишка! Там в багажнике клеёнка с цветочками… Возьми её. Э-э-э… И прищепки на верёвке… Палатку разделим.

Командирская' палатка была предназначена для четырёх раскладушек и прохода между ними. Вход в палатку был широкий и поэтому, когда мы протянули от входа верёвку и повесили на неё две клеёнки, получились две раздельные комнаты. В одной я надул и положил свой надувной матрас. В другой, я позволил себе заглянуть, лежало два матраса вплотную друг к другу, на которые Татьяна положила брезент, края которого завернула под матрасы. Чтобы не разъезжались, понял я.

Я тоже сразу сбросил с ног кеды и плюхнулся на спину, но не на матрас а на расстеленный бабушкин вязанный из цветных узких тряпочек коврик. Так спина лучше отдыхала, получая своеобразный массаж.

По брезенту застучал дождь.

— Вот, блин! — сказала Татьяна. — Синоптики в этот раз не обманули.

— Ты говорила, что это циклон? — спросил я.

— Не понятно, — ответила она из-за ширмы. — Из Китая идёт. Может на юг пойти, и тогда нам кранты, или на север, тогда мимо… И если на юг, то может и смыть, нафиг. Старица разольётся. Придётся перебираться на «Катьку». Ну, или снова плот строить. Находчане должны были взять с собой и пэсэнэы[2] и доски. Спину, потянула ещё не кстати… Ремонт на факультете делали. А у нас же почти одни девчонки на факультете. И попросить помочь не кого…

— Ты у кого машину взяла? — спросил я кряхтя, подтянув к груди колени и катаясь спиной по коврику.

— Ты что там кряхтишь? — спросила, хихикнув, Татьяна.

— Спину правлю, — так же сдавленно проговорил я.

— Это как это? — спросила Татьяна.

— Посмотри, увидишь.

Она заглянула за ширму, как раз тогда, когда я катнулся «вниз» и сел. Потом снова катнулся на спину и обратно сел на корточки.

— У коврика вязка крупная и получается словно массаж. Классная штука!

— Ух ты… Дай попробовать?

— Да, пожалуйста…

Я встал и помог Татьяне улечься, взяв за руку. Она попробовала сгруппироваться —. кувыркаться учили всех «туристов» — и её попка, обтянутая спортивным костюмом, то приближалась ко мне то удалялась. Потом на сделала стойку на плечах, подставив локти, с упёртыми в бока ладонями. Свеча, называется и покрутила ногами, делая «велосипед».

— Действительно хорошо, проговорила Татьяна.

— Кому это тут хорошо? — спросил мужской голос и в палатку заглянула визиономия взрослого мужчины.

— О! Станислав Куприянович! — воскликнула Татьяна и катнувшись вперёд, встала на ноги.

— Чем это вы тут занимаетесь? — хмыкнув, спросил инструктор краевого комитета партии.

Я видел его там. Он руководил сектором пропаганды и агитации. Странно было видеть его со скалолазами. Где скалолазы и где агитация? Хотя… В такой малинник я бы ездил и ездил… И не важно в каком качестве. Туристы — народ безбашеный, вольный. Вольный своевольный…

— Наверное среди таких и нужно вести пропаганду? — подумал я. — И сочетать, хе-хе, полезное с приятным.

Пырков был молод. Чуть старше Железняка. Лет, от силы, тридцати. Так и с кем ему проводить время, как не с молодыми, двадцатилетними девушками.

— Не вводи себя в заблуждение, — сказал вдруг мой «внутренний голос». — Он тут точно по твою душу.

— Но они знакомы, — возразил я.

— А почему им не быть знакомыми. Все культурно-массовые мероприятия проходят черех планы комсомольских и партийных органов. На эти сборы и деньги отпущены профсоюзом института. А вдруг, что случится. Тут обязательно всегда должен быть кто-то из них. Особенно, как они заявили, это открытые краевые соревнования по скалолазанию.

— Ну и вот. Ты сам всё сказал. Я то тут причём?

— Пырков — это целый заведующий сектором. Точно говорю… Тебя бы не было, прислали бы простого инструктора. Пырков — психолог. Я его и по поздним годам помню. Умнейший человек. Людей — как рентгеном просвечивает.

Татьяна тем временем подала руку инструктору краевого комитета партии и поздоровалась.

— А это Мишка. Наш сын полка. Он с нами уже третий год.

— А мы встречались с вами в крайкоме, молодой человек, — сказал Пырков, потягивая мне свою ладонь. —