Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

И этот чертов запах смерти и разложения…

Лейтенант лежал, свернувшись калачиком.

— Товарищ командир! — потряс его за плечо Виталик.

Тот внезапно зашипел от боли.

— Не трогай, боец!

— Извините, товарищ лейтенант! — отдернул тот руку. — Ранены?

— Нет. Дистрофия у меня. Мышцы распадаются. Больно. И синяки потом… Чего хотели?

— Извините, товарищ…

— Чего хотели, говорю? — снова в его голосе лязгнул металл.

— Товарищ лейтенант! Мы, это… — Замялся Захар, не зная как сказать. А потом собрался с духом и выпалил. — Самолетов больше не будет.

Тот приоткрыл глаза. Голубого цвета, оказалось. Потом помолчал и тихонечко сказал:

— Не ори. Сам знаю. Ушли наши на прорыв. Неделю назад. Кто мог. Мы остались. Бой был. Слышно было. А потом тишина. Значит, легли, раз самолетов за нами нет.

На этот раз замолчали ребята, зная из прошлой памяти, что часть десантников вышла. Около трехсот человек. А часть раненых и ослабленных осталась где-то в болотах Демянского котла. У лесного аэродрома. Навсегда. Почему их не эвакуировали — осталось загадкой.

— Так ведь погибнете же вы здесь! — не удержался Захар.

— Мы знаем. — Спокойно ответил командир, смотря в небо широко распахнутыми голубыми глазами. — Ну и что? Значит так надо. Еще бы немца хоть одного…

И лейтенант снова прикрыл глаза.

И тут на поляне что-то хлопнуло. Раз, два, три!

Ребята аж подпрыгнули от неожиданности. А над шалашиками поднялись невысокие султанчики взрывов.

Лейтенант приподнялся и хрипло каркнул:

— Бригада в ружье! Немцы! — А потом тихо добавил — Опять, сволочи, минами шмалять начали!

Из шалашей, ровно призраки, стали выползать страшные — с черными, помороженными еще в марте лицами, перебинтованные грязными тряпками, но державшие в костлявых руках оружие — десантники.

Уже пропавшие без вести, но все еще ведущие свой последний бой.

— А вы бойцы вот что… Приказывать не могу. Прошу. Доберитесь до наших. Скажите, что мы еще тут.

Хлопнуло еще несколько раз. Совсем близко. Так что окатило землей.

— Товарищ лейтенант, нам бы оружие какое-нибудь…

— Оружие? Винтовки в куче у болота. Если старшина еще не побросал в воду… Патронов только нет. Держите обойму. — Он достал костлявой рукой из кармана штанов пять патронов, также не глядя на них. — От кучи потом по берегу метров сто пройдете. Там слеги выломайте и по тропе вглубь шагайте. Она вешками отмечена. Осторожно только. Местами по грудь должно быть. Давайте, ребятки.

Потом он отвернулся от них и попытался перекричать хлопки немецких ротных минометов.

— Бригада! На позиции!

Его не было слышно, но десантники знали свое дело сами. Они последними силами, цепляя костями землю, ползли к краю леса.

А Виталик и Захар, пригибаясь при каждом и близком, и далеком разрыве помчались в ту сторону, на которую показал умирающий лейтенант.

Им повезло, старшина не смог дотащиться до винтовок.

Схватив одну, они помчались вдоль болота к тропе.

Пробежав около ста метров, они заметили торчащие из болотной жижи палки.

Не раздумывая, зашагали вглубь, проверяя каждый шаг наскоро выдранными березками.

А за спиной разгорался бой.

Ни лейтенант, ни старшина, никто из десантников не знал, что это последний их бой. Что через два часа немцы, закидав поляну минами, начнут осторожное прочесывание, достреливая раненых и обессилевших.

А лейтенант застрелится, потому что стрелять на звук не умел, а глаза его уже неделю как ослепли.

Потом фрицы соберут трупы десантников, сложат в кучу и сожгут.

Останется в живых только сержант Димка Сметанин, потерявший сознание в самом начале боя, после первого же выстрела. Рыжий, длинный нескладный мариец из деревни Сернур будет принят за арийца поволжского и переживет плен остарбайтером на ферме господина Бруно…

Часа через два, как раз когда закончилась пальба за спиной, они выбрались на сушу. Лейтенант не обманул, порой они и впрямь проваливались по грудь. А маленький Захар по шею пару раз в гнилую, холодную жижу.

Едва отдышавшись, побрели снова в глубь леса.

И буквально через несколько метров Захар напоролся на колючку и разодрал правый болотник вдоль всей ступни.

— Ну, твою же мать! — завопил он на весь лес и тут же получил подзатыльник от Виталика.

— Не ори, урод гребаный. Еще не хватало, млять-перемлять, гансов всполошить.

— А как я сейчас пойду то, блин!

— Не ной, все равно ноги сырые. Пошли, кабель тебе в задницу. Под ноги глядеть надо.

Захар что-то забурчал под нос, в спину уходящему Виталику, и поплелся за ним. Идти было неудобно. При каждом шаге ногу приходилось слегка подворачивать, чтобы подошва не загибалась под ступню.

— Как думаешь, отбились наши? — спросил на очередном привале Захар.

— Вряд ли. Сам видел, в каком они состоянии. Даже если сейчас отбились — в следующий раз все закончится. Не успеем мы. — Осунувшееся лицо Виталика казалось равнодушным.

— Так спокойно об этом говоришь… — осуждающе сказал Захар.

— А мне чего прыгать надо от злости? И чем это им поможет?

— Хрен его знает. Все равно это как-то неправильно.

— А как правильно?

— Не знаю…

— Пошли, и подошву-то примотай хотя бы ремнем, что ли?

— Штаны спадут!

Через полчаса они вышли на полянку, где лежали пятеро мертвых десантников.

— Вот тебе и обувка новая… — кивнул на трупы Виталя. — Иди, выбирай размерчик.

Захар покосился, подумал и сказал:

— Ну, на фиг. Не буду я с мертвецов брать…

— И ходи, тогда как дурак, босиком. — Пожал плечами Виталик и побрел осматривать трупы.

— А ты чего делаешь-то? — поморщился Захар.

— Патроны поищу. С обоймой много не навоюем.

Виталик подошел к трупам и стал обшаривать карманы.

Захар же поколебался немного, но преодолел отвращение и стал выбирать подходящий размер ботинок.

— Слышь, а их сюда вроде как в феврале закинули. Так? — спросил Захар.

— Ага. И чего?

— Как они в ботинках-то зимой?

— Не знаю. Но часть вроде в валенках была. Хрен редьки не слаще. В марте же таять снег начал. А под ним болота незамерзающие.

— Звиздец какой-то… Как они воевали-то?

— А ты не видел сегодня?

— Видел. Во, у этого вроде подходят! Сейчас померяю!

Захар попытался развязать мокрые шнурки. Не поддавались.

— Пальцы замерзли. — Пожаловался он Виталику и дернул за ногу десантника.

Нога отвалилась по щиколотке.

Сгнившие белые волокна сухожилий и куски серого мяса торчали из ботинка.

Захара вырвало зеленой болотной слизью.

Он отбросил ботинок в сторону, упал на четвереньки и пополз к краю полянки, непрерывно издавая рыгающие звуки.

Виталик покосился на него и ничего не сказал, продолжая обыскивать трупы.

Ему повезло. Нашел «лимонку», еще пару обойм для трехлинейки и финку. Еды в вещмешках не было. Естественно.

— Ну, пошли! — проходя мимо блюющего из последних сил Захара, Виталя не удержался и подопнул того под задницу. Затем поправил винтарь и исчез в кустах.

Захар приподнялся и, согнувшись в три погибели и шатаясь из стороны в сторону, побрел вслед за ним.

Глава 4. Унтер-офицер

Слышали деды — война началася,

Бросай своё дело, в поход собирайся.

Мы смело в бой пойдём за Русь Святую,

И, как один, прольём кровь молодую.

Русь наводнили чуждые силы,

Честь опозорена, храм осквернили.

Мы смело в бой пойдём за Русь Святую,

И, как один, прольём кровь молодую.

Вечером, когда уже начало смеркаться они вышли к одинокому рубленому дому с тесовой крышей.

В окнах уже горел тусклый, мерцающий желтый свет. Кто-то был внутри.

Но кто?

Лежали долго в кустах, наблюдая за домом. Никто не выходил.

Виталик молча протянул финку Захару, сам же остался с трехлинейкой. Потом пополз к дому, махнув рукой — мол, давай за мной.

Около забора остановились. Виталик метнул палку через него.

Захар вопросительно кивнул — зачем это?

Виталя подождал минуту, потом шепнул:

— Мало ли собака…

Собаки не оказалось.

Полезли тогда через дыру в заборе, подкрались к окошку, и заглянули в него.

За столом сидел старик в круглых очках и чистил то ли картофелину, то ли луковицу около свечки. Больше, вроде бы, никого не было видно.

Оба непроизвольно сглотнули. И, не сговариваясь, шмыгнули на крыльцо и осторожно постучали в дверь.

Прошла минута-другая…

Но вот зашаркали шаги, послышалось глухое покряхтывание в сенях и старческий дрожащий голос осторожно спросил:

— Кого надо?

— Дед, открой, свои мы, русские!

За дверью помолчали, а потом дверь заскрипела и приоткрылась: