Память тела - Михаил Наумович Эпштейн

переполнялась их атмосферой. И наполняла их собой, так что, казалось, они начинают вторить её жестам: гостиная подтанцовывала в такт её шагам, а кухня подпрыгивала в такт её рукам, расставляющим и собирающим тарелки. Что уж говорить о спальне… Тело – это империя, которая постепенно разрастается – и перерастает свои границы, охватывает внешнее пространство. Если мы записываем в тетрадь свои мысли и стираем их из памяти, значит теперь они живут здесь, в тетради, как в расширенной части мозга. Так и место: если мы пережили в нём волнение, желание, нежность, оно становится частью нас.

– Меня много, – говорила она то ли в шутку, то ли всерьёз, – ко мне добровольно присоединяются всё новые территории. Мы путешествуем по империи.

Её империя начиналась с маленького княжества губ. Ей казалось, что в отношениях с мальчиками нет ничего слаще и пронзительней, чем поцелуи. Потом к этой империи присоединилась шея, плечи, грудь… Эти открытия она совершала, конечно, не одна, а в сообществе открывателей. Они мнили себя колонизаторами, а на самом деле были верными слугами её империи, которая их усилиями всё разрасталась. Один открыл ей внутренние сгибы локтей, и их поглаживание могло повергнуть её в экстаз. Другой медленными поцелуями между лопаток открыл ей ещё одну заповедную область. Некоторые части империи, например ключицы, приходили в запустение, пока внимание нового мужа не возрождало их к жизни.

– Теперь, – говорила она ему, – пред тобой цветущая метрополия. А ещё в придачу «заморские территории», места отдалённые, но принадлежащие мне по праву прежних завоеваний.

Как-то она в шутку пожаловалась ему, что ей не хватает органов. Территория большая, а как ею управлять, если их можно пересчитать по пальцам? Вот если бы у неё были хвост и хобот, плавники, ласты, чтобы она могла вбирать в себя чувственное многообразие мира! А перепонки летучих мышей? А длинные гибкие хвосты у лемуров, покрытые густым мехом? Можно обзавидоваться! Представляешь, если бы мы могли переплетаться хоботами или хвостами?!

– А ещё, – шепнула она ему, словно доверяя тайну, – у них есть сперматофоры, пакетики, в которых они носят своё семя и перекладывают в тело подруги. Для надёжности сохранения будущего потомства.

– И только? – возмутился он. – Мне их жалко.

– Нет, настоящие брачные отношения у них тоже есть, – успокоила она его.

– Я люблю твои выдумки про животных, – сказал он и поцеловал её в живот.

Раньше он не подозревал в своей тихой музейщице такого максимализма и предположил, что это его скромный вклад в их совместную жизнь, на что она ответила загадочной улыбкой. Однажды призналась: да, при одном его приближении тёплая волна подымается по всему её телу, пенится и, как шампанское, взрывается пузырьками…

С каждым возлюбленным у неё возникало новое тело. Первый муж раскрыл в нём приемлющее начало, второй – требовательное, наступательное. С одним она упражняла своё послушание, с другим – искусство повелевать.

– А что было между двумя первыми мужьями?

– Я была как раскалённый металл и искала, чью бы форму принять.

– А между вторым и мной?

– Это было время кокона. Я не знала, кто из меня вылупится. Я была для себя тайной.

– Я её разгадал?

– Нет, скорее сберёг. Каждый раскрывал во мне «свою» женщину, а теперь они все твои, выходят к тебе из прошлого.

– Но какая ты со мной, именно со мной? – допытывался он.

– С тобой я чувствую себя круглой. Не сплошной, а с выемкой внутри. Как спасательный круг. – Она смеялась, но он чувствовал, что это всерьёз, что он в самом деле ищет спасения в этом круге.

Однажды она привела его в уже знакомое место.

– Помнишь? – сказала она. – Это уже наше с тобой прошлое. Первые дни…

Он вспомнил, как это всё у них началось. Они были знакомы давно, но виделись случайно и редко, он ей как-то позвонил расспросить, как музейного специалиста, о выставке «Тело в разных культурах», которая произвела на него сильное впечатление. Она с таким блеском ему всё объяснила про роль тела в культуре, что он предложил ей ещё раз сходить туда вместе. И стал неотступно думать о ней…

Встретились у входа в выставочный зал, дружески обнялись.

– Давно не виделись, – весело сказала она.

– Да, – пробормотал он, – соскучился… Кажется, я вас люблю.

Она отстранилась и озабоченно посмотрела на него, как будто он признался ей в болезни, поделился диагнозом. Он улыбнулся жалкой, потерянной улыбкой и добавил:

– Вдруг сейчас я это понял.

Она поцеловала его в щёку и вызвала «скорую помощь» – такси. Привезла его в пустовавшую квартиру подруги, и с тех пор они уже были неразлучны. И всегда под всеми пластами отношений он чувствовал на самой глубине эту любовь-жалость, которая тогда бросила её к нему. Конечно, они пришли и к этому выставочному залу, куда в тот раз так и не попали, постояли на тех ступеньках, с которых ринулись к такси… Теперь они стали ходить по собственным следам. И опять в нем было два человека, и воссоединение с собой усиливало остроту переживаний.

…Наконец время сделало полный круг. Им уже некуда было возвращаться, только в здесь и сейчас. Как-то на ночь они, по обычаю, читали в постели. Она прочитала вслух:

– «В закате уже не оставалось тепла», – задумалась и отложила книгу. – Ну что, археолог? Кажется, мы получили всё, чего желали. Ты забрался во все уголки моего прошлого. Собрал все цветы удовольствий. Повсюду оставил свои следы. Победитель времени. Покоритель жизненных вершин. У меня не осталось воспоминаний, которых я бы не разделила с тобой – и словом, и делом. Теперь ты уже не только мой третий муж, но и вечный любовник, на все времена. Что будем делать дальше?

Он нерешительно начал:

– У нас ещё в запасе целая жизнь – моя. Непочатый край. И кое-чем, щадя твои чувства, я готов поделиться.

– Нет, не хочу. Ткань прошлого всё-таки непригодна для жизни. Либо она разрушается от вторжения, либо, напротив, всё разрушает собой… А у мужчин память особая, не девичья, и не дай бог в ней что-то задеть – можно всё обрушить. Мужчина на иврите – «захар», «помнящий». Вообще когда копают до нижнего слоя, который называется «горизонтом», есть риск обвала. Тогда горизонта больше нет, он погребён. Если так, нам останется только расстаться и строить жизнь заново. Потому что любовь – это всё-таки не раскопки, а созидание.

Он долго молчал и вдруг выпалил:

– Поедем на Мадагаскар!

– Почему?

– Героиня моей любимой книги, в минуту тоски, когда вокруг неё начинают обсуждать, в каком месте дешевле живётся, произносит по